Том 5. Энн Виккерс

— Идите-ка на свое место, сударыни! Это вы порядок нарушаете, а не он. Уходите себе, а мы тут сами разберемся.

И он ретировался, с достоинством показав зад, обтянутый синими брюками, в то время как краснолицый орал поверх худого плеча Элеоноры:

— Валяй, братцы, отшлепаем всю честную компанию, а потом возьмемся за докторшу! А ну, давай!

Ураган. Внезапный ураган. Экспресс, ворвавшийся сквозь стену в гостиную. Стадо взбесившихся быков, несущихся по главному проходу. Пэт Брэмбл во главе веселой команды молодых людей в свитерах Клейтбериского университета.

— Выбросьте его! — закричала Пэт, указывая на краснолицего. Он исчез среди свитеров, только каблуки мелькнули над толпой где-то в конце зала.

— И этого и того! — потребовала Энн.

Еще двое, затем еще полдюжины были протащены по головам протестующих зрителей и выкинуты на улицу, точно мешки с тряпьем. Теперь полицейские сделались галантными и энергичными и с помощью университетских свитеров принялись вытаскивать подряд всех, кто осмеливался хотя бы пикнуть, в том числе одного почтенного университетского профессора, стойкого сторонника женского равноправия, который, по слухам, с восемнадцати лет голосовал по два раза за каждого просуфражистского кандидата на любую должность.

Полицейские и свитера промаршировали по проходу. Наступила блаженная тишина, и доктор Уормсер снова ринулась в атаку и кончила через час под умеренные аплодисменты.

Но Кандальная команда не слышала ее речи. Девушки сидели за кулисами, совершенно обессиленные. Элеонора рыдала. Мэгги свирепо сверкала глазами в ярости оттого, что великолепная драка кончилась.

— Где это ты раскопала всех этих великанов? — спросила она Пэт.

— Уметь надо! Я их заметила в первом ряду балкона. Одного я узнала по фотографиям — Тэда Перквиста, капитана футбольной команды. Я подскочила к нему и говорю: «Ах, мистер Перквист, я подруга вашей сестры. Вы должны пойти со мной и помочь нам». Я просто наугад рискнула, а вдруг у него есть сестра. Он пошел и захватил с собой всех этих серьезных молодых ученых. Вот они и проделали отличную научную работу!

Одна Энн, сидевшая в стороне, предавалась грустным размышлениям.

«Как все отвратительно! За нашу настоящую работу — комитеты, пропаганду, конверты, — черт бы их побрал! — нас совершенно не ценят. А тут мы разыграли мелодраму, точно школьницы, и газеты наверняка напишут, что мы замечательные, храбрые девочки, и все это потому только, что мы вели себя по-дурацки, как мужчины, и пытались уладить дело насилием, как мужчины… Ах, почему я не съездила его по физиономии, хотя бы разок, как Мэг!»

Когда они покидали зал, охраняя доктора Уормсер, на Энн и Элеонору накинулась хрупкая, тщедушная старушка и прошипела:

— Молодые особы, я сорок лет была суфражисткой. Мой дорогой покойный муж и я пожертвовали много, очень много денег во имя того, что мы считали великим делом. Но после того, что произошло тут сегодня, я убедилась, что женщинам нельзя давать право голоса. Вы и ваши грубиянки-подруги совсем забыли о девичьей скромности.

Элеонора издала восторженный вопль:

— Девичья скромность? О господи! Остается только вступить в общество любительниц рукоделия!

Но Энн не рассмеялась. Она была подавлена. Мелодраматические события этого вечера вышибли ее из привычной гипнотизирующей колеи Особняка Фэннинга. Она думала:

«Я перестала быть личностью. Я — винтик, идет ли речь о скандалах или же о надписывании конвертов. Еще один год, а один год на это придется пожертвовать, и я ухожу и постараюсь выяснить, что же такое Энн Виккерс и стала ли она чем-нибудь еще, кроме «девушки из суфражистского штаба»? А потом меня, надо полагать, втянет еще в какое: нибудь передовое движение, и я опять сделаюсь винтиком в другой машине. Неужели мания реформы выражаемся всегда одинаково? Так или иначе, в скандалах я больше не участвую. Это — чистое самолюбование, и больше ничего. Нет, кончено!»

ГЛАВА XII

Следующий пожарный инспектор оказался не такой прославленный и не такой приятный, как доктор Мальвина Уормсер. Это была мисс Эмили Аллен Окет, одна из тех выдающихся женщин, про которых никто не знает достоверно, чем они, собственно, выдаются. В суфражистских журналах о ней упоминали как о «писателе, лекторе и реформаторе», но когда главный штаб прислал ее из Нью-Йорка вдохновить и подогнать местных суфражисток, выяснилось, что в Фэннинге никто точно не представляет себе, что она написала, о чем читала лекции и за какие реформы сражалась.

Им было велено проследить за тем, чтобы мисс Окет устроили и кормили наилучшим образом, а также предупредили, что ей потребуется горячий ужин перед сном и такси для осмотра будущего поля битвы и прогулок на свежем воздухе.

— Скажите! Горячий ужин! Такси! Для нас горячий ужин — это стакан кипятку! — возмущалась мисс Богардес, разговаривая с Энн. — Возить ее и нянчить придется вам с Элеонорой. А я за себя не ручаюсь: как вы, вероятно, заметили, могу и искусать.