Том 5. Энн Виккерс

Я всегда старалась быть доброй, богобоязненной христианкой. Но когда я попала сюда и увидела мисс Пиби, и миссис Битлик, и доктора Сленка — они все считают себя добрыми христианами и преподают в воскресной школе, — я решила, что лучше быть такой, как самая скверная из здешних женщин, например, как Китти Коньяк, которая торгует кокаином, чем такой, как они. И теперь я не верю, что проповедники так уж мудры. Они никогда не валялись по девять дней в темной камере на мокром цементном полу… Я тогда молилась богу о спасении. Но он мне не ответил. Я думаю, бог похож на родственников: когда вы в нем нуждаетесь, он вас выгоняет, чтобы ему не было за вас стыдно.

Да, у меня был ребенок, и я не была замужем. Я работала учительницей в Кун-Холлоу. У меня было шестнадцать учеников, и я получала в месяц двадцать пять долларов, стол и квартиру. Кун-Холлоу находится высоко в горах, и зимой там очень холодно. Я вставала в шесть часов, пробиралась по снегу в школу, растапливала печь и подметала полы. Но это меня не пугало; у меня там было несколько замечательно способных учеников. Один мальчик был такой умница, я занималась с ним по вечерам, и теперь он учится в университете и делает большие успехи! Мне нравилось учить детей. Вы видите, что я некрасивая. Когда я была девочкой, мальчишки никогда не обращали на меня внимания и никогда не слушали, что я говорила. А мои ученики меня слушали и часто приносили мне подарки: цветы, ягоды. Я очень любила учить детей.

Но у меня никогда не было дружка — до тех самых пор. Я два месяца жила на Северной Дороге. Знаете, это когда поднимаешься наверх из долины в горы… Впрочем, вы ведь, конечно, не были в Кун-Холлоу. Там очень красиво, и пока я еще не перестала верить в бога, я думала, что эти горы похожи на храм.

Ну вот, сначала я жила у Адама Тайтеса, и мы с Эдом — Эд был старший сын Адама — такой высокий, крепкий парень, ему было всего двадцать лет, но мы с ним, бывало, гуляли и ходили на танцы. Я никогда не была слишком бойкой, но танцевать я любила: чувствуешь себя так замечательно, все мускулы играют. Даже лучше, чем верхом на лошади. Смешно говорить о танцах и о лошадях в этой камере, правда?

Ну вот, Эд поссорился со своей девушкой — с Лорой Даймонд, она жила внизу, в Джонсонс-Фордж, а так как он еще был в глупом романтическом возрасте, то воображал, что у него все время должна быть девушка. «Не дури», — говорила я ему, бывало, вечером, когда мы сидели на кухне. Это была большая, уютная комната, с настоящим старинным камином и такая чистая, просто ужас! Миссис Тайтес умерла бы на месте при виде здешних тараканов! Я говорила Эду: «Учись, работай, и когда ты станешь банкиром или адвокатом, то сможешь выбрать себе любую девушку, а теперь ты про них забудь». Но чем больше я говорила, тем больше он вбивал себе в голову, что должен непременно влюбиться в меня, в такую уродливую, глупую старуху, на двенадцать лет старше его! Я только смеялась, но однажды вечером, когда его отец и мать куда-то ушли, а мы сидели дома и бездельничали, а собака лаяла во дворе, Эд вдруг обнял меня и поцеловал так крепко — я так никогда и не поняла, в чем тут дело, но я как будто потеряла сознание. Раньше меня никто по-настоящему не целовал. И я вроде как бы сошла с ума. Днем и ночью я думала только про Эда. Стою, бывало, в классе у доски и рисую детям карту Европы-я очень любила рисовать карты всеми этими красными, зелеными и желтыми мелками, и я очень хорошо знала географию, я помнила даже реки Румынии, и мне кажется, дети тоже полюбили географию, потому что я всегда мечтала о путешествиях, страшно хотела посмотреть новые места и каждый месяц ходила к доктору читать географический журнал, — он его выписывал, — и поэтому я могла рассказывать детям про Венецию и про каналы, и, я думаю, им это было интересно. Ну вот, как я уже говорила, рисую я карту, а сама все время думаю про Эда, про его большие руки, про его голос — это был такой бас! — и как он смеется, и какая у него твердая грудь — колоти хоть целый день, а ему все нипочем! И я никак не могла внушить себе, что думать про него — это нехорошо, мне все казалось, будто я нашла клад и могу делать с ним, что хочу.

И когда однажды ночью он пришел и забрался ко мне в постель, я даже и не подумала, что это грех, правда, не подумала, ведь мы были так счастливы и так любили друг друга! Я только немножко испугалась и удивилась, я не думала, что это будет так. Но все равно, я была страшно рада, что даю ему радость, и постепенно мне это понравилось; я так изголодалась по любви, и — что самое смешное — я об этом раньше и не подозревала!

Потом я переехала к Барту Келли, а потом к миссис Клеббер, но все еще жила в какой-нибудь миле от Эда, и Эд приходил каждый вечер и кричал по-совиному, и я тайком выходила из дому, и мы лежали в лесу, держались за руки и напевали старинные песенки вроде «Мой милый за океаном» или еще что-нибудь такое и говорили о том, как мы раздобудем денег, поженимся и уедем в Калифорнию.