– Не надо чаю… Я так…
– Все равно. С кем видался последнее время? – спросил Юрий тихо, продолжая приглядываться к гостю.
– Видался? Ни с кем. Один был. Всех потерял. Точно вес сгинули. Точно сторонятся от меня. Даже Яков этот… ты, впрочем, его не любишь. Я нисколько не жалуюсь, я и прежде близости не искал. А теперь я так утомлен.
Юрий ходил по комнате, морщась от неприятного чувства.
– Ну, что я с тобой буду делать? – сказал он, вдруг останавливаясь. – Ты в таком состоянии, что тебе слова утешения нужны, за ними ты и пришел. А мне слова пустые противны.
Кнорр сидел неподвижно, темный, как мертвец.
– Ведь с тобой ничего не случилось? Если б беда стряслась, подумали бы вместе… А так – чего приходить? Только неприятно смотреть.
Кнорр грубо захохотал. Он был, действительно, неприятен: слишком измученное лицо.
– Ничего не случилось? Все случилось. Вот что со мной случилось.
Но Юруля пожал плечами, опять прошелся по комнате и сухо сказал:
– Тогда уходи, пожалуйста. Я не люблю смотреть на несчастных, которым не могу помочь. Если б у тебя заболела мать, я бы помог отыскать доктора. Если б ты был голоден, я бы тебя накормил. Если б ты впутался в историю, я постарался бы выручить тебя. Но теперь, ей-Богу, это нелепость, что ты ко мне пришел. Надумал себе несчастие и хочешь показывать его? Уйди, сделай милость.
Кнорр встал. Он уже не смеялся. Весь засутулился, мундир точно на вешалке, рукава точно пустые.
– Так пойду. Прощай. Юруля остановил его за плечо.
– Кнорр, милый, ведь это глупость, больше ничего. Ведь у тебя сейчас неврастения. Ты так потерял себя, что пойдешь и пулю себе в лоб пустишь. И очень будешь важничать, точно это не величайшая банальность. У тебя нет одной большой беды, но, наверное, было много маленьких, и ты устал… Ты подожди. Ты отдохни.
Юруля ласково обнял его и посадил опять в кресло.
– Ведь устал? Правда? Тебе все не нравится. Все кажется ненужным, скучным… Или даже отвратительным? Так?
Кнорр покорно подался в кресле. Слушал – или не слушал. Вдруг поднял голову.
– Да, напрасно я пришел к тебе сегодня, – сказал он кратко. – Да, устал. Да, может, и умру сегодня. А пришел так. Вспомнить. Может, Хесю увидишь. Она тебя любила тогда.
Юруля встрепенулся.
– Ты знаешь. Она мне не нравилась. Я ее жалел и боялся. Глуп был. Нечего было ни жалеть, ни бояться.
– А что же? – усмехнулся Кнорр. – Впрочем, все равно. Ну, я любил Хесю. Ну, она тебя любила. Что мне? Я и не знаю, где она теперь. И уж давно, должно быть, не люблю.
У Юру ли мелькнула какая-то мысль.
– Так ты не знаешь, где она? И ничего не знаешь? А как же, помнишь, тогда, в саду, просьбу ты передавал?
Кнорр покачал головой.
– Говорю же, никого с тех пор не видел. Я, кажется, и из комнаты не выходил.
– Ну, вот что, Кнорр, – заговорил Юруля оживленно. – Все это ты успеешь, и убить себя успеешь, если захочется. А сегодня сделай мне удовольствие. Поедем вместе.
Кнорр поднял удивленные угрюмые глаза.
– Куда это? Сейчас?
– Ну, да, сейчас. Для меня. Сделай мне удовольствие.
– Не понимаю. Да хорошо. Мне все равно.
Глава семнадцатая
Портниха
Лизочка была в нервах.
Она считала, что это так и следует, что необходимо иногда быть в нервах.
Нынче она целый день ругалась с Веркой, по телефону поругалась с дядей Воронкой, не позволила ему приехать. В разнастанном капоте лежала в гостиной, под граммофоном, и злобно скучала.
На одном окне штора была спущена, и яркая ночь неярко входила в комнату.
Юрий, приехав с Кнорром, церемонно позвонил.
– Дома. Оне не так здоровы, – сказала жеманная Вера, взглянув на студента, который шел за Юрием.
Юрий был весел.
– Ну, вот отлично, что дома. А больна – мы вылечим, – смеялся он, бросая пальто на руки Веры.
Лизочка, собственно, дулась на Юрулю. Давным-давно не был. Но все-таки обрадовалась.
– Что это вас не видно, – протянула она. – Являетесь вдруг. А кто с вами? Кноррушка!
– Прости, Лизок, милый, – весело сказал Юрий. – Я знаю, ты у меня умница. Что, твоя портниха дома?
– Портниха, – протянула Лиза разочарованно, – вы к портнихе? Так бы и говорили. Когда же она вечером дома бывает?
Но, увидав, что Юрий сдвинул брови, поспешно прибавила:
– Должно быть, еще не ушла. Я разговор слышала.
– Пошлю Веру купить чего-нибудь к чаю, – сказал Юрий и вышел из комнаты.
Кнорр и Лизочка остались вдвоем.
– Это вас, что ли, он к портнихе привез? – спросила, наконец, Лизочка, утомленная молчанием Кнорра.
Не очень любила его.
– Я не знаю, – с усилием отозвался Кнорр.
– Не знаете? Юрка такой шалый. Никогда не знаешь, кого он куда везет и зачем. Да вы какой-то больной?
– Нет, я так, – сказал Кнорр и замолк.
В дверях, в ночной яркости, показалась маленькая женщина, черноголовая, большелицая и бледная. На ней было темное платье, вязаный, дикенький платок на плечах.
– Вот, Кнорр, Марья Адамовна хочет с вами поговорить, – сказал Юрий, который тоже вошел вслед за маленькой женщиной. – . Вы ведь знаете его? Узнали?
Марья Адамовна подошла ближе к студенту и крепко пожала руку.