Том 5

— Я занимался с ней с самого детства, — продолжал он, — был ее другом и учителем, и после отца и матери она любила меня больше всех. Любит она немногих. Меньше всех привязана она была к своему царственному брату Менепте. Она бойка и жива, а он тих, и речь его медлительна. Она не знает страха, а он боится войны. С самого детства она смеялась над ним, над его речью, превосходила его во всем, даже в бегах и играх, хотя это было нетрудно, так как наш божественный фараон не отличался остроумием и догадливостью. Еще ребенком она сожалела о том, что он будет носить двойную корону Египта, станет могущественным властителем страны, тогда как она вынуждена жить в бездействии и бедности, и завидовала ему.

— Но странно, почему из всех своих сестер он избрал именно ее? — спросил Одиссей.

— Да, странно, и произошло это удивительным образом! Божественный Рамсес пожелал женить сына. Менепта всячески противился этому, но воля отца — это воля богов. Божественный Менепта был очень искусен в одной древней египетской игре. Это игра в деревянные пешки, очень любимая в Кемете. Конечно, игра в пешки вовсе не женское дело, но Мериамон не хотела уступить своему брату и поручила мне вырезать ей из твердых корней кипариса пешки.

Я вырезал их своими собственными руками, и каждый вечер она играла со мной, а я был лучшим игроком в то время.

Однажды на закате солнца ее брат Менепта вернулся с охоты на львов в очень дурном расположении духа, так как охота была неудачна. Он велел подать вина, выпил его у ворот дворца и стал еще мрачнее.

Направляясь в свои комнаты во дворец, Менепта шел, размахивая своим хлыстом, как вдруг обернулся и заметил Мериамон. Она сидела под большими пальмовыми деревьями и играла со мной в пешки, одетая в белую с пурпуром одежду, с золотой змейкой в темных, как ночь, волосах, прекрасная, как Хатхор, богиня любви, или сама Исида.

Я — старый человек и скажу, что не было женщины прекраснее Мериамон, и нет такой на свете, хотя наш народ толкует об удивительной красоте «Чужеземной Хатхор».

Одиссей вспомнил о рассказе лоцмана, но промолчал.

— Божественный князь Менепта увидел Мериамон, — продолжал Реи, — и подошел к нам. Ему надо было на чем-нибудь излить свой гнев. Я встал и низко поклонился ему, Мериамон небрежно откинулась на спинку кресла, грациозным движением своей нежной руки смешала деревяшки и приказала своей прислужнице, госпоже Натаске, собрать их и унести. Но глаза Натаски украдкой следили за князем.

— Приветствую тебя, царственная сестра! — сказал Менепта. — Что ты делаешь с этим? — он указал кончиком хлыста на деревяшки. — Это не женская игра, и эти деревяшки вовсе не сердца мужей, которыми можно играть по своему желанию. Эта игра не требует большого остроумия. Займись своим вышиванием, и это будет лучше.

— Привет тебе, царственный брат, — ответила Мериамон, — мне смешно слышать, что эта игра не требует остроумия. Твоя охота не удалась, займись же игрой, которую боги помогли тебе преодолеть!

— Это пустяки, — отвечал Менепта, бросаясь в кресло, с которого я встал, — но я хорошо играю и сумею дать тебе «храм», «жреца», пятерых «лодочников» и обыграю тебя. («Храм», «жрец» — так называются в игре деревяшки, Скиталец, — добавил Реи).

— Я принимаю вызов! — вскричала Мериамон. — Но мы будем играть три раза! Моей ставкой будет священная змейка на моем челе против твоего царственного урея. Кто выиграет, пусть носит то и другое!

— Нет, госпожа, — осмелился я сказать, — это слишком высокая ставка!

— Высока ставка или низка, а я согласен, — ответил Менепта. — Моя сестра слишком долго смеялась надо мной. Она увидит теперь, что вся ее женская хитрость не поможет ей превзойти меня в игре, что сын моего царственного отца, будущий фараон, — выше всякой женщины. Я принимаю твой вызов, Мериамон!

— Хорошо, князь, — вскричала она, — после солнечного заката ты найдешь меня в моей первой комнате. Возьми с собой писца, чтоб отмечать игру. Реи будет судьей. Но не пей вина сегодня вечером! Иначе я выиграю твою ставку!

Менепта ушел, а Мериамон громко засмеялась. Но я предвидел беду. Ставки были слишком высоки, игра слишком неожиданна. Мериамон не хотела слушать меня, она всегда своенравна.

Солнце зашло, и два часа спустя Менепта пришел в сопровождении писца, найдя Мериамон уже готовой к игре. Перед ней на столе лежала квадратная доска. Он молча сел и спросил, кто начнет игру.

— Погоди, — возразила Мериамон, — надо приготовить ставки!

Сняв с головы царственную змейку, она распустила свои дивные волосы и передала мне свою ставку.

— Если я проиграю, — заметила она, — то никогда не буду носить царственный урей!

— Пока я жив, ты не будешь его носить! — отвечал Менепта, снимая свой урей и подавая мне.

Между обоими уреями была значительная разница. На короне Мериамон была одна змея, а Менепты — двойная.

— Да, Менепта, — произнесла Мериамон, — быть может, Осирис, бог смерти, ожидает тебя, он ведь любит великих людей. Начинай игру!