Том 5

— Чудной, я только перевяжу… Одну минуту, и все, — убеждает его Лена, — потерпи…

Наконец все сделано. Паренек скрипит зубами.

— Сестра, глотнуть бы!.. Жжет.

Лена торопливо шарит рукой по соломе, по полу, стараясь найти какую-нибудь оставшуюся солдатскую фляжку, и машинально повторяет шепотом:

— Потерпи, милый, потерпи.

А в полночь приходит капитан. Он, щурясь, долго оглядывает землянку. На нарах, на полу — раненые, а Лена сидит спиной к двери и не видит капитана. Тонкая спина ее согнута. Она положила подбородок на кулаки и слушает внимательно: раненый ей что-то рассказывает вполголоса.

— Лена, — капитан кашляет, — куда нам?

Лена оборачивается и встает с бледным, осунувшимся лицом. Она поднимает руки к груди и медленно, мелкими шагами, точно ноги у нее спутаны, подходит к капитану, глаза у нее широко раскрыты в ожидании.

— Что? — спрашивает она.

Капитан покашливает, и два солдата тихо вводят в землянку Володю, придерживая его, и капитан, не глядя на Лену, говорит:

— Перевязку…

Лена подходит ближе к Володе, и пуговичка на ее. гимнастерке ходит то вверх, то вниз, а брови недоуменно дергаются. Повязка на глазах Володи набухла кровью. Он с неловкостью тянет к ней руку, но капитан, хмурясь, удерживает его.

— Володя, спо-кой-но.

— Товарищ капитан. — У Володи отрывистый, незнакомый голос. — Надо снять бинт, мешает.

— Товарищ кап… — И Лена осекается от удушья в горле.

— Лена? — с надеждой спрашивает Володя и опять тянется к повязке. — Лена, это ты? Вот хорошо. Надо снять бинт к черту!..

Лена тупо сжимает его руку. Ее лицо кажется неподвижным. Кровь капает ей на пальцы. Она горячая, а рука Володи холодная, как железо на морозе.

— Знаешь, — говорит Володя, — меня обожгло… Меня только ударило… Посмотри, что у меня? Совсем уж мелочь, чувствую — ожгло просто…

Лена молчит.

— Ничего, Володя, ничего… не опасно, — выдавливает она, как во сне, накладывая чистый бинт.

А Володя, стараясь улыбаться, говорит:

— Это пустяки. В голову ранило, кровью глаз залило!..

Она усаживает его на нары и безмолвно стоит возле. Капитан прислонился спиной к стене, прикрыв глаза, и будто дремлет. У него дрожит щека и сходятся и расходятся углом черные брови.

— Товарищ капитан, — сниженным голосом спрашивает кто-то из раненых, — как… наверху?

Капитан разлепляет веки.

— Как там? — снова спрашивает молодой парнишка, раненный в бедро.

— Стоим, — отвечает капитан, — три транспортера горят… Три транспортера, — громче добавляет он.

— Все как полагается! — неестественно оживленно говорит Володя. — Да, товарищ капитан, Баранов молодец.

— Лена. — Капитан манит ее пальцем. — Иди сюда… Володька, Володька, — вдруг глухо говорит капитан и, стиснув Володины плечи, порывисто обнимает и целует его. — Спасибо тебе… за все.

Капитан вышагивает из землянки, и Лена слышит: он покашливает у входа, ждет ее.

Лена осторожно, как пьяная, выходит вслед за ним. Она держится рукой за осклизлую стену траншеи, чтобы не упасть от слабости в ногах.

— Вот, — покашливает капитан, — так… Вот как с Володькой, а? Ты слышишь? Цены не было парню. Ну, вот что… Сейчас же за повозкой… В тыл по оврагу ближе. Раненых немедленно увезти. Никого больше не могу послать — такое время! Иду к Баранову, — добавляет капитан, — там снаряды привезли. Эх! Ну ладно, беги за повозкой! За ранеными присмотрят. Ты что молчишь?

Но Лена не может вымолвить ни слова,

— Погоди, погоди, — нахмуривается капитан. — А с Володькой вы что… дружили, что ли? — спрашивает он глуховато.

— Какое это имеет значение, — шепчет Лена.

Капитан задерживает дыхание, очень быстро говорит:

— Ну ладно… Иди.

Вокруг тихо. Неподалеку впереди, за высотой, светится красный отблеск, как от пожара, но нигде не взлетают ракеты. Лена спускается с бугра и идет по дну оврага в тыл за повозкой. Удушье сжимает ей горло, и давит, и выпирает все из груди. Лена напрягается и морщится, чтобы заплакать, но слез нет. И она, судорожно хватая ртом воздух, останавливается и с ужасом думает: «Неужели всё?»

И, кусая губы, проваливаясь в настиле мокрых опавших листьев, она бежит по оврагу.

— Ну вот, Володя, сейчас придет паром, и ты будешь в медсанбате, — говорит Лена и подымает ему воротник шинели. — Так лучше, а то ветер…

Володя лежит на носилках около землянок санроты на берегу Днепра. Вблизи носилок тлеет костер. На обуглившихся досках лениво ползают и гаснут фиолетовые огоньки. От Днепра несет осенним холодком. С косогора, из сырой рассветной мути, летят влажные листья. Они падают на огонь, шевелятся, как живые, и вспыхивают тихим желтым пламенем. На песке у воды стоит еще несколько носилок. Из землянок санитары выносят раненых, ждут парома с того берега. Днепр не виден в потемках, но когда далеко справа слабо мерцает край неба, то можно отличить черную воду от берега. Временами ветер сникает, становится тихо, и Лена слышит, как отрываются и планируют с деревьев листья. Один лист падает ей на рукав. Она тихонько снимает его и держит на ладони. Лист пахнет землей и тревожным запахом осени.

«Какой легкий лист!» — думает она.