Том 4. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть вторая

Таков был «разгром» при Макте. Он по крайней мере вызвал во Франции взрыв патриотизма. Д'Эрлон и Трезель были отозваны, и на место д'Эрлона назначен маршал Клозель, под начальством которого герцогу Орлеанскому разрешено было заслужить свои первые шпоры. Клозель собрал в Оране 11 000 человек, в том числе около тысячи туземцев. 3 декабря на равнине Сиг это войско было атаковано конницей в 10 000 человек под личным предводительством Абд-эль-Кадера. Но ее стремительный натиск разбился о штыки французской пехоты, построенной в каре. В этот же день после полудня французы у въезда в Габру обратили в бегство отборный отряд и артиллерию эмира. 7 декабря они достигли Маскары, которую он не осмелился защищать, и взорвали ее крепостную стену и Касбу, истребили пушки, арсеналы и склады провианта, заготовленные эмиром. Указом, данным в этом городе, Оранская область была разделена на три бейства: Тлемсен, Мостаганем и Шелиф. 9 декабря армия очистила Маскару, а 12-го вернулась в Мостаганем.

Плоды этой экспедиции, прозванной «маскарадом» (от слова Маскара), были незначительны. Эмир вернулся в свою разрушенную столицу и снова стал притеснять покорные французам племена.

Неудача французов под Бонстантиной. Между тем как французы сдерживали эмира в пределах Оранской области, на востоке Хаджи-Ахмед, бей Константины, пытался образовать независимое государство. Он властвовал над Сагелем, Малой Кабилией, Годной, Меджаной и Зибанами, т. е. областью Бискры, домогался верховенства над Оресом и южными оазисами и держал Бон как бы в осаде. Его столица Константина (древняя Сирта, пуническое имя, которое обозначало: «круто обрубленная») была, казалось, неприступна: она лежала на утесе, окруженном с трех сторон лощинами до 200 метров глубины, и с материком соединялась лишь перешейком, на котором возвышался Кудиат-Али, и старым римским мостом Элъ-Кантара, над которым господствовали высоты Мансуры. Ядро армии бея составляли янычары и регулярный конный отряд, ее массу — контингенты его крупнейших вассалов.

Начальник эскадрона, Юсуф, мусульманин итальянского происхождения, храбрый и пронырливый, мечтавший занять место Хаджи-Ахмеда, уверил Клозеля, что для свержения бея требуется лишь ничтожное усилие и что местные племена, изнуренные его кровавым деспотизмом, встретят французов как освободителей. Клозель собрал 7400 французов, 1350 солдат-туземцев, 6 полевых орудий и 10 горных. Это небольшое войско двинулось дорогами, размокшими от дождей, и шло, коченея от холода, пока 19 ноября не достигло Константины. Вопреки обещаниям Юсу фа, ни один человек не перешел к французам. Бей покинул город и удерживал за собой сельские местности при помощи конницы; гарнизон состоял из кабилов, янычар и вооруженных горожан. С 19 по 23 ноября французы бомбардировали крепость, нащупывая ее слабые места. Переворота, на который они рассчитывали, не произошло. У них не было осадной артиллерии, боевые припасы и провиант были на исходе. В ночь с 23 на 24 ноября два штурма — через перешеек Кудиат — Али и через Эль-Кан-тара — были отбиты.

Утром 24 ноября французы начали отступать, теснимые конницей Хаджи-Ахмеда и несметными толпами арабов и кабилов. Преследование длилось три дня.

Тафнский договор (1837). Неудача, понесенная французами под Константиною, отразилась на положении их дел в Оранской области. В этот момент Бюжо был против полного завоевания Алжира и даже готов был на эвакуацию. Он располагал войском в 7000–8000 человек, которое сулило ему блестящие победы над Абд-эль-Кадером; но он предпочел заключить с последним договор в Тафне (29 мая 1837 г.) на следующих условиях: 1) эмир признает суверенитет Франции в Африке; 2) Франция оставляет за собой Оран, Мерс-эль-Кебир, Мостаганем, Арзей и их области, внутри страны — Мазагран, а в алжирской провинции — Метиджу и Блиду; все остальное, включая Тлемсен, отдается «в управление» эмиру. Вопреки инструкциям, полученным Бюжо из Парижа, Абд-эль-Кадер не обязывался даже платить дань. Этот договор, несравненно более выгодный для эмира, нежели договор Демишеля, был все же хорошо принят алжирскими колонистами, так как они увидели в нем залог мира. Во Франции он вызвал сначала крайнее неодобрение и тем не менее 15 июня 1837 года был ратифицирован королем.