Том 4. Последний фаворит. В сетях интриги. Крушение богов

Оба они двинулись навстречу Марии Федоровне, которая вошла с Зубовым, двумя княгинями и генеральшей Ливен.

Но Густав далеко опередил всех и первый встретил запоздалых гостей.

Грустно было личико княжны. Она неподдельно опечалилась болезнью бабушки. Мучил ее тайный страх, что придется остаться при больной, не попасть на бал, не видеть его…

И все это миновало.

Она здесь. Он встретил ее первым, как она и загадывала в душе. Так почтительно и нежно приветствует ее, берет руку… Они идут танцевать.

— Знаете, если бы вы не приехали, княжна, я бы так и не танцевал. Я решил уехать с бала.

— Почему, сир? Здесь так весело. Столько дам, девиц… Такие красивые… — замирая от радости и страха, пробует наивно лукавить малютка. И ждет, что он ответит.

— Может быть. Не знаю. Я особенно не интересуюсь девицами… и дамами. Я ждал вас.

Вот, вот эти слова! Такие простые и чудные в то же время: «Я ждал вас».

Боже мой! Отчего это так засверкали ярко огни в люстрах и бра по стенам? Отчего звуки музыки льются упоительно-сладким потоком, кружа голову, заставляя дыхание замирать в груди, задерживая биение сердца, перед этим так и рвавшееся прочь, громко стучавшее в твердый, высокий корсаж!..

Почему ноги сами скользят по блестящему паркету, словно крылья выросли за плечами у нее, маленькой, глупой девочки?..

Неужели оттого лишь, что юноша, танцующий с нею, бледный и серьезный, с темными горящими глазами, в черном наряде, сказал три слова: «Я ждал вас».

Да, только оттого…

И что бы ни случилось потом, не будет лучше первой потрясающей, великой минуты, когда он, желанный, годами ожидаемый, являвшийся ей в чистых девичьих снах, — когда он сказал это первое полупризнание: «Я ждал вас».

Вьется блестящий бал…

Праздник близок к концу. Чаще и выше вздымаются женские полуобнаженные груди, негой и зноем сверкают лучистые глаза.

Огнями желаний загораются очи мужчин, которые тонут взглядами в очах своих млеющих дам, в пропасти опасных вырезов, отмеченных пеной кружева, изломами тюля, гирляндами невянущих цветов… Губы тянутся прильнуть к тому, чего не видят, но угадывают жадные глаза… И только цепи приличий и светская выдержка заставляют сдерживать порывы желаний.

Бал удался на славу, потому что цель его достигнута: две-три сотни дам и мужчин испытывают настроение, близкое к экстазу, смесь веселья и страсти… То, чего нет в скучной, обыденной жизни.

Все заняты друг другом… Но невольно следят за одной парочкой.

Они тоже охвачены любовью. Но еще чистой, полусознательной пока.

По крайней мере, это можно сказать о девушке.

Уже волнуется у нее кровь, алеют уши, губы, щеки… Дышит порывисто полудетская, невысокая, но прелестно обрисованная грудь… Но нет грязи в этом волнении, нет похотливой струи в волне, которая, по-видимому, подхватила все существо девушки и мчит ее, клонит к нему, к этому желанному, милому… Ей только бы слышать даже не речи его, а звуки голоса, видеть эти глаза, опираясь на сильную, породистую руку, и провести так жизнь в упоительном танце, умереть в нем вместе и рядом с этим юношей…

Больше ничего!

Со временем, конечно, и это девственное тело загорится другим огнем, его коснется острое жало плотской страсти. И новые муки, новые радости узнает девушка. Но ликовать будет только тело. Первая радость души, последняя радость души переживается сейчас, на этом балу, в этом танце, рядом с ним… Когда он так просто и в то же время сильно сказал ей: «Я ждал вас».

Сегодня справляет душа юной девушки первый, самый прекрасный пир: первого чистого чувства любви…

Не совсем то же чувствует ее друг.

Он уже изведал кое-что из мира страстей… Ему мало танца, звука, пожатия руки… Он видит порою, как сон наяву, что берет малютку, чистую и прелестную, как ландыш, бледную, как этот вешний цветок, и несет в своих объятьях куда-то далеко, и жмет крепко к груди… сам горит и трепещет. И она, белая, чистая, загорается, алеть начинает от его поцелуев, объятий и ласк…

Вот и сейчас, здесь, на балу, при всех, юноша почувствовал неодолимое желание прильнуть губами к губам, к шейке этой чудной малютки…

Разум говорит, что этого нельзя… А молодая кровь ничего слушать не хочет…

Забыв обо всем, не помня даже, как робка, неопытна его подруга, юноша, улучив минуту в колыханье танца, своими пылающими сильными пальцами крепко сжал хрупкую, бледную ручку девушки, прижал эту руку к груди, как бы желая и ее, робкую, чистую, заразить своим огнем, своими желаниями…

Зашаталась малютка, от испуга похолодело у нее в груди. Вспыхнуло яркое пламя в глазах, потом поплыли зеленые и желтые круги. Она едва удержалась, чтобы не крикнуть, едва устояла на ногах.

Густав тоже смутился, заметив, как его вольность повлияла на девушку. Он сразу отрезвился и особенно мягко, совсем по-братски спросил:

— Я сделал вам нечаянно больно? Простите. Что с вами? Вам дурно?..

— Да… Простите… Я пойду… Я к генеральше… Простите… — едва могла пролепетать пересохшими губами княжна и, не ожидая его помощи, бросилась в уголок, где воспитательница ее Ливен сидела и наблюдала издали за питомицей.