Том 4. Последний фаворит. В сетях интриги. Крушение богов

Подняв бледное лицо свое навстречу его лицу, ловя взором сияние потемневших глаз Гиеракса, Гипатия уже готова была надолго, до потери сознания прижаться губами к его губам. Но оба вдруг опомнились, сразу оторвались друг от друга.

— Пора домой, — быстро подымаясь, оправляя волосы, плащ, торопливо проговорила Гипатия. — Ты оставайся, не провожай. Муж мне верит… но… но я не хочу… не могу ему сказать, что вижусь с тобою. Что… люблю тебя!

— Гипатия… ты сказала…

— Да! Я не хочу лгать. Тебя — одного. С той минуты, когда мы встретились мимолетно впервые. И до последнего дня моей жизни. Ты любишь тоже. Знаю… вижу! Наша любовь не та, что у всех. Она могуча… прекрасна, как всякая земная любовь. Но Пэмантий не сможет стерпеть измены, даже такой… без сближения! Он меня убьет… или себя убьет! И — наши дети?! Женщина — мать. Цепи долга лежат на ней. Вот почему мы видимся тайно. Но… не видеть тебя? Тогда я умру! Не провожай. Ничего не говори. До завтра! Здесь.

И темный плащ ее мелькнул, скрылся за ребром безучастной серой скалы. Медленно пошел в другую сторону Гиеракс.

Они не заметили Петра, который, укрываясь между скал, сверху следил за каждым их движением, досадуя, что за шумом прибоя не может слышать забавных речей этих двух влюбленных, не умеющих хорошо пользоваться пустынным берегом моря.

Еще день прошел. Снова глубокое, звездное небо прохладою веет на землю. Ждет жену Пэмантий, а ее все нет. В тревоге обошел он сады Академии, все уголки, где любит бывать она. Нет нигде!

Пойти к берегу моря? Но куда? В какую сторону?.. Да и трудно подумать, чтобы так поздно засиделась она там… Одна, в эти шумные, тревожные дни накануне пасхи. Может быть, беседует с больным Плотином? Старик очень плох.

Но Плотин спал, и раб, стерегущий сон больного старика, сказал Пэмантию, что Гипатии здесь не было.

Где же искать? Может быть, пока он тут бродит жена уже дома, с детьми? Он быстро зашагал домой; но вблизи своего жилища почти столкнулся с Петром. Диакон словно поджидал кого-то. Не обращая внимания на сдержанное, сухое приветствие Пэмантия, он дружелюбно заговорил:

— Не жену ли ищешь, почтеннейший Пэмантий? Гипатия скоро будет дома, не беспокойся. Я недавно видел, как она направилась сюда.

— Видел? Где?..

— На берегу моря. Я уже собирал свои снасти. Люблю половить рыбку… грешный человек. Вижу, они идут. Прощаются. И Гипатия взбирается на берег… конечно, чтобы идти домой. Но… женщины ходят очень медленно. Я опередил ее немного.

— Ты сказал, видел ее… и… Кого же это?

— Ну, ясно. Жену твою и ее приятеля. Нашего проповедника-красавца, Гиеракса, который половину язычниц города обратил в христианство. Столько же силой слова, сколько… и сиянием его глаз. Ловкий парень. Недаром любит его и сам владыка. Гляди, он и твою жену соблазнит… перейти в нашу веру. Ну, прости покуда. Моя жена меня давно поджидает. А вон, видишь, и твоя показалась. Бедняжка, устала… едва идет. Привет!

Не обращая внимания на Петра, Пэмантий бросился навстречу жене.

— Наконец-то. С тобою ничего не случилось? Ты так бледна. Ты с моря снова?

— Да, дорогой мой… Я устала. Войдем скорее к нам. Я устала!

Молча вошли оба в дом. Дети уже спали. Переодевшись в ночной хитон после обычного омовения, Гипатия протянулась на ложе, легла навзничь, подложив под голову обнаженные руки. Через раскрытую дверь в сад она глядела в небо, на звезды. Неясный образ, знакомый и милый, проступал, прояснялся в прозрачной полумгле. Вдруг прозвучал голос, тоже знакомый; но она вздрогнула от неожиданности.

Сидя в ногах жены, на ложе, еще совсем одетый, Пэмантий заговорил:

— Как твоя работа? Скоро конец?..

— Конец?.. Да, скоро, очень скоро.

— Ты все думаешь? Я не вижу, чтобы ты записывала то, что бродит в твоем уме. А скажи… там тебе не мешают люди? Рыбаки… или прохожие? Ты никого там не встречаешь?

— Я?.. Встречаю? Нет, почти никого. Не встречала!.. А что?..

— Нет… ничего! Я так спросил.

— Что с тобою, милый? Ты иынче опечален чем-то?.. Дети здоровы? Или — в делах у тебя неудача?..

— О нет! Пришел корабль с товарами, посланный сюда самою императрицею. Привез меха и мед. Я все скупил по выгодной цене. А после ей же, ее посланному — продал груз шелка и благовоний Аравии с немалою наживой. Причина печали у меня другая. Несчастье в городе, в семье одной. Ты их не знаешь.

— Что такое, скажи?..

— Есть купец богатый, из Сирии. Еще не старый. Недавно только он женился. Оба любили друг друга. Нынче он из склада попал домой гораздо раньше, чем всегда. Прошел на женскую половину, в опочивальню жены. Видит, она обнимает, целует юношу, одетого совсем не так, как следует быть одетым гостю. Обезумел сириец, кинулся, ножом ударил юношу. Жена хотела помешать, но не успела. Крикнула только: «Брат мой… брат!» Как мертвая, упала тоже. Оказалось, брат много лет был в плену. Его похитили мальчиком. Он бежал… и вот погиб, едва добрался до родины. Горе теперь там в семье.

— Большое горе… я думаю!..

— Да, горе. А… скажи, Гипатия… у тебя нет сестер… или братьев? Здесь или в Элладе.

— Ты же знаешь, милый, я одна дочь у отца. Отчего это ты спрашиваешь?