Том 4. Последний фаворит. В сетях интриги. Крушение богов

И глубоким, низким реверансом, по-женски ответил на реверанс государыни.

Хохот раздался вокруг.

— Но, господа, напрасно смеетесь. Мы с графом старые друзья… Сколько… лет?.. Или не говорить количества?.. Не скажу… Много лет с ним знакомы… Можно нам и пошутить друг с другом… Однако, — вдруг бледнея и сводя брови, сказала она, — от хохоту, видно, снова колика вступила в меня… Генерал, дайте руку… На покой пора… Веселитесь, друзья мои… Покупайте, торгуйтесь только с этим старым плутом… Он вас надует, гниль продаст втридорога, — шутя на прощанье, погрозила Екатерина Нарышкину концом своей трости.

— Я со старших пример беру, матушка, — на колкость колкостью ответил куртизан.

Екатерина ушла. А смех и веселье долго еще не умолкали в покоях ярко освещенного Эрмитажа.

Фаворит далеко за полночь ушел от государыни и послал к ней Перекусихину.

— Подежурьте уж при матушке, Марья Саввишна. Все неможется ей, — попросил встревоженный фаворит, не сумевший совершенно облегчить нездоровья своей покровительницы.

Тревожно спала императрица, но утром проснулась в обычный свой час. Никого не призывая, затопила камин, села к столу, но работать ей не хотелось. Она подвинула большой энциклопедический словарь, из которого выбирала материалы для исторических своих сочинений, и стала просматривать его. И задумалась.

Захар неслышно внес кофе, поставил его на обычное место.

От неожиданности, заслышав шорох, Екатерина вздрогнула, но сейчас же сдержалась.

— С добрым утром. Как почивать изволили, матушка? — участливо спросил старый Захар. — Ночью-то, сказывают, недужилось?

— Нет, пустое. Видишь, совсем весела… Только… что это? Мухи, что ли, летают у нас в комнате? Мелькают они у меня в глазах.

— Мухи? Матушка, и летом мало их пускаем к тебе… А теперь и вовсе не пора… Так, в глазках от устали мелькание… Бросила бы ты все это… Хоть малый отдых дала бы себе, матушка, ваше величество.

— Нельзя, Захар. Сейчас особливо… Дела столько… Стой, кто там говорит в передней у тебя?

Оба стали прислушиваться.

— Да никого, матушка… Тихо. Разве пустят теперь кого к тебе, в необычную пору, в ранний такой час, кроме генерала? Так он свою дверь знает… Никого там…

— Значит, и в ушах у меня что-то… Правда, устала… Кофе какой-то… совсем невкусный сегодня… И слабый. Я же приказывала теперь покрепче мне… Сил надо. Ступай, еще чашку принеси…

— Матушка, личико-то вон у тебя и так пятнами зарделося. Кофе как всегда. В головку бы кровь не вступила…

— Пожалуйста, ступай и принеси… Работать надо мне, слышал? И времени нет больше болтать с тобой. В другой раз… Придут секретари — пускай их по порядку… Да, постой… Не слыхал, что в городе говорят о нашей победе над французишками, над мартинистами безбожными? И про меня? Про мое здоровье?

— А что же про твое здоровье? Одно слышал: все Бога молят — долго бы тебе еще жить. Боятся, после тебя, матушка, хуже будет… Не знают, верно, что ваше величество на счет внука полагаете… Опасаются Павла Петровича многие. А другие — ничего. Говорят, сын должен за матерью царствовать. Разно толкуют, матушка. А что насчет французов? Так как сказать? Далекое-де, мол, дело… Стоит ли ради чужих королей своих ребят далеко угонять?.. Известно, глупый народ. Не понимают высокой политики твоей… Да и слушать их нечего, матушка…

— Ты думаешь?.. Ну, иди, пожалуйста… Кофе еще… И… воды холодной стакан… Жарко как натоплено нынче… Опять мухи. Или нет их, ты говоришь? Иди…

Старик ушел.

Старуха государыня, совсем усталая, с красным лицом, опустила голову на руки и задумалась.

Опять нынче ночью видела она эту загадочную черную тень…

Кто это такой?.. Кого же во сне вызывает тревожная память?.. Сны — отражение жизни… Кто эта тень?

Глядит в угол — и вздрогнула, затряслась…

Вот она стоит… Мухи чаще замелькали в глазах… Лицо открылось в тени… От мух оно рябое все… Нет. Оно рябое, это лицо… Лицо Петра… Бледное, залитое кровью, иссиня-бледное. Глаза закрыты, но они глядят…

Что это, галлюцинация? Но она здорова. Вот, встала, прошлась. И сразу двинулась в угол, где видела тень.

Конечно, никого.

Обман зрения.

Опять села. И вдруг громко крикнула:

— Я здесь, мама…

Как это случилось? Почему она крикнула?

Да просто. Она сильно задумалась, совсем позабыла, где сидит.

И ясно услыхала, как из соседней комнаты громко позвала ее покойная мать:

— Фикхен! Софи!

Вот и откликнулась на зов так же громко. А при этом очнулась.

Нет Фикхен… Больше нет Софи.

Новую веру, новое имя дали той девочке. Екатерина теперь она… Великой ее зовут в глаза и за глаза.

Отчего же эти слезы на глазах? Детские, горькие, беспричинные слезы…

Нездорова она на самом деле. Надо снова кровь пустить. Полечиться и отдохнуть. Поехать опять по царству. И дело, и отдых разом.

Вот в Москву надо. Рапорты оттуда не нравятся императрице.

В обществе высшем — волнение. Власти или бездействуют, или продают себя и служебную свою честь за деньги… Народ волнуется глухо…

Может и сильнее заговорить, если подвернется случай.

— Да, надо в Москву проехаться… пожить там, — снова вслух проговорила государыня.