Том 4. Наша Маша. Из записных книжек

В парке устроен пруд и водопад. Несколько женщин ловили удочками с мостика рыбу. Одна из них поймала маленькую рыбку и подарила ее Маше.

До этого Маша вся трепетала, бегала с пустой кружкой в руках от одной женщины к другой и все ждала, когда же ей дадут обещанную рыбку. Наконец рыбка очутилась в кружке. Оттуда ее пересадили в стеклянную банку, чтобы виднее было. Накрошили булки и зеленой травки.

Маша не выпускала банку из рук.

Но к вечеру рыбка погибла. Воду мы меняли часто, но чем ее кормить — не знали, и никто из соседей не знал.

Увидев, что рыбка не плавает, Маша спрашивает меня:

— Почему она не плавает?

— Наверно, она заболела.

— А что у нее болит? Надо позвонить доктору Айболиту, ведь он лечит всех птиц и зверей. Наверно, он и рыбок лечит тоже?

— Не надо было ее мучить, Маша. Жила бы она у себя спокойно в речке — и не заболела бы.

Надо было видеть огорченное Машино личико.

— Мама, наверно, у рыбки мама и папа есть?

— Да, конечно.

— И, наверно, брат Павлик тоже есть?

— Не знаю, как его зовут, может быть, и не Павлик, но брат у нее, наверно, есть.

— А сестра, как у Каринэ, тоже есть?

— Может быть, и сестричка маленькая есть.

— Ой, мама, зачем ты так говоришь? Не говори так, не надо!

— Что не надо, Маша?

Губы у нее запрыгали.

— Мне жалко ее. Наверно, мама ищет ее?!

— Да, наверно, ищет.

— Давай понесем ее поскорей и бросим обратно в речку.

— Хорошо, Маша. Ты добрая девочка. Молодец. Пойдем и отпустим ее.

Кажется, я впервые видела ее в момент таких серьезных переживаний. Говорила она быстро, глаза у нее загорелись, щеки пылали. Захлебываясь, она объявила мне, что никогда-никогда не будет ловить и мучить бабочек и птиц, и рыбок тоже никогда больше не будет держать в банках.

С банкой в руках мы спустились вниз с намерением выпустить рыбку в ручей. Но у подъезда сидели на скамеечке те самые женщины, которые ловили утром рыбу. Увидели Машу с банкой в руках и спрашивают:

— Машенька, ты куда это с банкой идешь?

— Мы рыбку идем отпускать. Пусть она плавает в речке.

— Рыбка? Да рыбка твоя, милая, померла.

— Нет, — твердо и громко сказала Маша.

— Ну как же нет? Смотри — лежит на боку и не шевелится. Нет, она уж теперь ни есть, ни пить больше не будет.

— Нет, будет, — сердито сказала Маша. — Мы ее вылечим. Ее доктор Айболит вылечит.

— Нет, уж теперь никакой доктор не поможет, — не унималась эта неумная тетя, — кстати сказать, та самая, которая подарила Маше утром рыбку.

Пришлось мне вмешаться и мягко объяснить тете, что Маша очень огорчена и непременно хочет полечить рыбку.

Рыбка была брошена в воду, плавала на спинке, а Маша долго стояла и смотрела, как плавает она поверх воды, и все ждала, когда появится наконец рыбкина мама и заберет дочку к себе.

10.5.60.

На море почему-то вместо чаек прилетели вороны. Маша впервые видела их вблизи.

— Вот они какие чернущие! — сказала она.

Потом, разглядывая ворону, спросила:

— А где ее дети?

— Чьи дети?

— Воронины. Которым она кашку варила?

— Наверно, дома.

— Вот видишь, мама! Ты меня никогда одну не оставляешь, а ворона оставляет!

. . . . .

В парке какая-то тетя спросила у Маши, что она делает в Зеленогорске.

— Ищем дачу, — ответила Маша.

Она теперь всем говорит, что «мы ищем дачу». Это у нас стало чем-то вроде профессии.

. . . . .

Сегодня утром она у меня спросила:

— Мамочка, а как это вы придумали назвать меня Маша?

— Да так вот… Думали, думали и придумали.

— А кто придумал, ты или папа?

— Мы вместе придумали. А тебе нравится твое имя?

— Да, нравится.

Потом помолчала и говорит:

— И долго вы думали?

Пишет папа

3 ГОДА 10 МЕСЯЦЕВ

2.6.60. Ленинград.

Весна в этом году рано уступила дорогу лету. Давно уже отцвела черемуха, цветет сирень. На рынке (куда мы вчера ходили с Машей) полно ландышей, тюльпанов, белой и сиреневой сирени, маргариток и прочей свежей и пахучей радости. А Маша — в городе, и неизвестно, когда и куда выедет отсюда. Дачу для нее бестолковым родителям до сих пор снять не удалось.

. . . . .

Сказал ей:

— Завтра мы с тобой пораньше встанем, тихонько оденемся и пойдем на рынок за цветами… Только ты маме не говори.

— Почему?

— Потому что это — секрет.

— А что это такое?

— Ну, это — тайна.

Утром она проснулась и говорит матери:

— Мы сегодня с папой тихонько пойдем тебе цветы покупать. Ты только гляди, хитричка, в окошко не смотри!..

7.6.60.

Третьего дня, в воскресенье, ездили втроем в Пушкин — к тете Ляле и Прокофию Никитичу. Заодно поискали дачу. Были у какого-то фельетонного чудовища-стяжателя, который весь сад засадил клубникой, огурцами, салатом и прочим, а для дачников выделил участочек размерами (буквально) полтора метра на полтора. Клумбочка с цветами. Вместо скамейки — старая железная кровать. Для полного сходства с могилой ограда покрашена в ядовитый попугайный цвет.

Дачи не сняли. Пожалели и себя и Машу.

. . . . .

Последнее время я довольно часто рассказывал Маше о своем детстве, о тех временах, когда ее на свете не было. И не было случая, чтобы она не сделала попытки выяснить этот загадочный вопрос:

— А где я была? Нет, правда, где я была тогда?