Том 4. Маски

Ружьи — дружьи: много дул!
Спины — к немцу: на краул!

Дилим-булит пулемет:
Корпус на Москву идет.

В пуп буржуя, — дилимбёй, —
Пулей, а не дулом бей!

Дальше — выход на улицу: в свет, где окно; над окном: «Маскарад-Напрокат, Перстопалец!» — И палец в окошке на маски показывает.

* * *

Густопселая жизнь: неотводное и безысходное горе; пространство — разбито, а время — исчерпано: прядает с домиками, точно с прелыми листьями — в бездну: табачного и серо-прелого цвета труха, — не Москва!

В расшарап

Лишь икра селитряная, красная, с пасхою — в лавке; художник в хламиде, с копнищей волос, с бородищей, как сена воз; губы, как семга; труба, а не трубка, как пороховыми разрывами пышет; дубиной — на пасху показывает. А напротив горит магазинище; здесь — осетры, балыки: сюда щелкает щеголь с дурацкого лада — на новый фасон.

А за стеклами хваткие руки протянуты к окорочищам; зеркальные стекла, которые выдержат палку, — не выдержат камня; и будут стоять заколоченными эти пулей пробитые стекла, опутанные ледяным паутинником; и малярийный комар, прилипая к стене, — скопит яд.

Появились скуластые лица в Москве.

И взвизгнули рои неглядящих в глаза разъерошенных глаз; серячок, вздув папахой башку, превоинственно выглядел; знать, и уверенность в том, что мы немцев побьем, коренилась в папахе; башка-то — распутила.

Гришка Распутин войну ликвидировал вовсе.

Прохожие: —

— красные вилочки: шляпка; а плечики — робкие; точно заискивают; муфта — к носику: наголодалась; а франт за ней; щелкает; —

— и —

— скороногий прошел архалук; ворот — крепкий, с опушкою лисьей, старинных фасонов;

— и —

— рожа скобленая; рот — с пересвистом; папаху себе посадил наотхват; стать и хвать прямо аховые; глазик — злой, но со смыслом; на все он готов: сколоколит, скомшйт, —

— в расшарап! —

— и —

— прошел фейерверк.

Куда?

Да туда, —

— где уж взлопотала толпа, где захлопнуло вскриками, точно бичами, где хлопнули двери, где дзанкнули — ца-ца-ца — стекла: туда — в в толкишй, туда — в дребезги.

Синие пачки свечей полетели в окошко; и желтые кубы мылов волокли, переталкиваясь армяками, орины подняв, и прикряхтывали, удивлялись, старались, чтобы расхищение шло деликатным манером.

Стыдились тащить, а — тащили: в мешок хлопяной кто-то ссыпал крахмалы; а топлый товар, деревянное масло, смешавшися с синькой, лилось в тротуары.

Распевочным ладом, как плакал — «толците: отверзется» — старчик какой-то: над ражим толцателем с ломиком.

Бегал купец (вес — сам-десять; сапожные скрипы — сам-двадцать) без шубы и без картуза: в темень — потною лысиной.

Это громили —

— его —

— Елеонство!

С лампасами синими (знать, есаул) все же силился очередь установить: он громил вместе с прочими.

Эти отверстия окон, впервые разбитых, как прорва, в которую будто летел опрокинувшийся тротуар с сапогами, зашаркавшими пяткой в небо, с носами — в земной, выпирающий пуп.

Недра подали голос.

Глава четвертая Испытующие

Безлобо, безглазо

Недели за три до ужасного вечера у Тигроватко Друа-Домардэн получил с человеком записку: ему неизвестная вовсе мадам Кубоа пожелала сообщить весьма важное сведение в связи с визой, которую ждал с нетерпением он; назначалось свидание где-то почти на окраине города; праздно томяся в отеле, — пошел.

Был холодный денек с пескометами; над многоверхой Москвой неслись тучи.

Забрел, озирался: один-одинешенек; длинным-длиннёшенька, серым-серешенька: улица, удостоверился: в точно указанной улице не было дома с указанным номером; стал он дощечки прочитывать; и прочитал он: «Амалия Карловна фон-Циклокон» — в месте, где в представлении его обитала мадам Кубоа; и еще прочитал — недалеко: «Миррицкая, Мирра Мартыновна».

Стало ему неприятно; Миррицкая эта торчала в отеле; и — надоедала ему; он свернул в переулок соседний; оглядывался: никого; только перешмыгнет оборванец: меж синих, зеленых и розового домиков; где-то — оранец.

Вдруг — шушлепень мокрых калош; обернулся и видел, что шаркает прямо в него, из-за плеч, — шепелястящий шаг:

— голова, —

— котелок, —

— цвета воронова;

пальтецо — цвета воронова; и портфель — цвета воронова; ярко-красный квадрат, подбородок, безлобо, безглазо — пронесся.

Такие — везде и нигде — перемельками из мимохода прощелкивают; мимохода же не было; и заприметилась физика, ассоциируясь с точно такою ж; морщинки, — три, — под котелком, потому что морщинки, — три, — видел он: ассоциация! Карие клопики, глазки, — с подкусом, с «убивец», как у Достоевского: ассоциация!