Том 4. Лунные муравьи

Через две недели Анюта, принаряженная, в розовом кашемировом платье, стояла в холодной, медленно согревающейся, рышковской церкви. Ждала. Тихо шелестя и вздыхая, собирался народ. Звездами загорались огоньки свечек. Собирались, толпились, ждали, все ждали. Знали, что воскреснет, вот сейчас воскреснет, и весь воздух в церкви притаился и ждал, а когда потянулись крестным ходом – Анюта увидела, что вся земля, холодная, едва оттаявшая, ждет, и звезды на черном небе чуть шевелятся, – и они ждут. Вот сейчас воскреснет, а когда воскреснет – неизвестно еще, что будет, может быть, все другое, все переменится и начнется радость…

Под розовым платьем у Анюты письмецо на груди. Маленькое, грязное, на сером клочке: «Анна Митрофановна, здравствуйте, и Христос воскрес, и воистину. Довожу до сведения, что я благополучно в городе Волочиске и отсюда еду вскорости. А что вы обещались, о том помню ежечасно и вообще в груди ношу. Кланяюсь земно вам и всему нашему дому, и Мишутке, а о чем обещались, помните. Известный вам». Подписи не было, но Анюте и не нужно. Бежал, значит! Давно. Может, здесь уж где-нибудь, близко. Помог Бог. Тут уж Он не оставит.

Дребезжащим, стареньким голоском запел при дверях храма седой батюшка: «Христос воскрес…» Горячие восковые капли падали со свечи на руки Анюте. Горячая, радостная муть застилала ей глаза. Все – близкие, все – родные, все – горькие, все радости ждущие, вечно верящие в обещание радости. Ждут темные люди, ждет темная земля…

«Христос воскрес».

Много дней прошло… Идут дни… Анюта помнит обещание. Где же Петр? Куда он девался?

Он приедет. Он где-нибудь совсем близко. Ведь он вернулся.

Или Бог ему не помог? Или Христос еще не воскрес?

Приказчик *

I

Вадим совсем юноша по летам, но уже давно самостоятельный человек.

Ни отца, ни матери у него нет, родственников он не признает, от опекуна освободился, – да тот ему и не мешал. Вадим любит только Анну Марковну, старую приятельницу и родственницу своей покойной матери.

Родовая усадьба в аренде у Анны Марковны, а рядом еще крошечная дачка Вадима. Дачку эту он не отдает, живет в ней сам, один, иногда зимой приезжает.

Но тогда в дачке холодно, и Вадим поселяется у Анны Марковны.

Для старухи – Вадим совершенство. Она не балует его, не ухаживает за ним, не закармливает его; она только слушает его, ничего не требуя, и считает верхом ума и правды все, что он думает, все, что он делает. Она гордится и счастлива, когда он приезжает в Гусиное Поле.

Этой весной Вадим приехал рано, еще снег лежал. Потом весна стала дружная, пошло тепло и грозы. Домик Анны Марковны зарос черемухой и сиренью, едва видно с балкона село в лощине, а Вадимовой дачки и совсем не видать, хотя она ближе, чуть не в саду, сейчас за речкой.

– Ночью опять грозы бы не было, парит, да и ноги что-то ноют, – говорит Анна Марковна, усаживаясь вечером чай пить не на балконе, по случаю сырости, а в низенькой, теплой столовой.

Евфросинья Степановна разливает чай. Не то экономка, не то компаньонка, вдовая дьяконица, испокон веку живущая при Анне Марковне. Черная вязаная косынка на голове и ужатые губы. К Вадиму тоже чувствует благоговение, но убеждений она совсем других, чем Анна Марковна.

Вадим пришел к чаю. Вчера был и сегодня пришел. Случается, не заглядывает по неделям. Днем на село ходит, где у него издавна много приятелей, а вечером у себя занимается. Дачка полна книг.

Самоварный пар бьет в лампу и заволакивает ее, точно солнце тает за облаком.

– Вприкуску вам, Вадим Иванович? Разлюбили с сахаром?

У Вадима усталый, но бодрый вид. Он уже загорел. Анна Марковна считает его красивым и мужественным, но на самом деле это худенький студент с довольно обыкновенным лицом. Белокурые, нежные брови и самодовольный рот.

Анна Марковна слушает, Вадим говорит. Он любит говорить. В нем есть остроумие, он слушает себя; рассуждает и рассказывает, не торопясь, не увлекаясь. Анна Марковна иногда дает реплики. Дьяконица одобрительно качает головой.

Через столовую, шурша юбками и покачиваясь на бедрах, босая, проходит иногда Клеопатра.

Дьяконица позвала ее.

– Клепа, снимай со стола.

Ловкая, кокетливая девка схватила самовар, унесла; потом вернулась и стала быстро убирать чашки, не гремя посудой. И все уходила, и все приходила, молча, с полуопущенными смешливыми глазами.

Вадим чуть повел на нее взор.

С грозой или без грозы – такие вечера повторялись, были похожи один на другой, как две капли воды. Разговаривал Вадим, слушала Анна Марковна, проходила молча Клеопатра. Молча глядел на нее Вадим. Он знал ее давно. Это была девка их же села, взятая к Анне Марковне на лето.

Вадим знал всех девушек из Гусиного Поля. По осеням случалось ему и на посиделках бывать.

II

Место низкое, болотистое, – и все оно парное после жаркой грозы.

Вадим идет по размытой дороге. Смеркается. На высокие сапоги липнет грязь. Вадим одет в рубаху и поддевку, только фуражка студенческая.