Том 4. Лунные муравьи

– Видит, да не слышит. Правду говорили товарищи: врут все попы… А коли и не врут, так где Он, Бог-то? Здесь, что ли? Там Он у нас остался. Сюда не хватает.

– Петр Сидорович, – залепетала Анюта, хватая его за рукав. – Я вас никогда не забуду и не покину никогда… Вы не отчаивайтесь. Бог через добрых людей помогает. Что тут-то жить? Какое уж житье? Лучше, коли что, дома помирать… А здесь что?

Уж совсем весна пришла – и не заметили. Вверху где-то весна была, в небе, а камни не потеплели, все такие же. И люди все так же, одинаково, лились, переливались, ехали, звенели и шумели, все так же, не больше, хотя был праздник. Графиня сказала Анюте, что праздник, что Пасха. Анюта удивилась. Какая же это здешняя Пасха? Не похоже. Ничего нет.

И еще что-то сказала ей графиня, от чего у Анюты сердце захолонуло сначала радостью, а потом болью, и боль и радость вместе сплелись в непонимающей тоске.

Побежала к Петру на свиданье, ноги подкашивались.

Он опять голодный, неделю без работы, только дверцы автомобильные отворял, ну, просто сказать – подаяние. Глаза так и блестят.

– Христос воскрес, – сказала Анюта нерешительно.

– Ах, это что Пасха ихняя? Так что? Уж эта мне Пасха! С голоду и так дохну…

– Они этого не понимают.

– Верно, не понимают. Чего с них спрашивать. Пошли, сели на лавочку. Тут тише. А Пасхи, действительно, никакой не было. Анюта вся дрожала, не знала, как сказать ему.

– Я уж и дни потерял, – начало Петр. – Наши-то праздники были ли, нет ли, не знаю… У нас служба хороша, ребята певчсими, я сам сколько раз…

Анюта набралась храбрости:

– Петр Сидорович! Я, конечно, многого понимать не могу, а только вы не осудите… Я вас так полюбила, что я теперь за вами всюду… У меня сердце на весь слезами исходит… Здесь не житье. Вот вы говорили – праздники. Нам-то Христос воскрес еще через две недели. Как нынче графиня сказала мне, чтоб собираться, что мы домой, в деревню, к праздникам поедем, – так уж я и не знаю… И рада-то я да и вас-то как же?..

– Вот оно что. Домой, значит, едете? В нашей Рышковской церкви заутреню стоять будете? Так… Ну, что ж, кланяйтесь нашим, не забывайте ваших. А мне, значит, в эту ихнюю Сену головой. Давно уж подумываю. Никуда все одно не податься.

Анюта и плакала, и за руки его хватала, молила:

– Да вы послушайте, послушайте…

– Чего послушать? До свиданьица. Вам своя доля, мне своя.

Но вдруг все удальство намученное с него слетело, губы распустились, глаза часто замигали, и сделался он весь простым глупым тамбовским парнем, серым земляным мужиком. Всхлипнул жалко и шмыгнул носом.

– Да как же, Аннушка? Что ж это? Едешь, значит? А я-то куды денусь? Только и было, что ты… Вправду, что ль, в воду мне?.. А грех-то?

Анюта повторяла:

– Грех, грех это…

– Я убег бы давно, коли б не ты… До границы б только добраться. А там хоть пропадай…

Ничего было не разобрать в его путаных словах, но Анюта все разобрала. И стали они говорить, и согласились понемногу. Почти и говорить было нечего.

– Я скрываться стану. А коли что – хуже не будет. До сердца уж дошло. Мне бы своих повидать. Хоть на праздники тайком доберусь. Здесь товарищи расскажут, как ловчее, потому я не знаю, а только денег много надо. Пожалуй, пятьдесят франков сразу надо.

У Анюты было зажитых сорок пять. Она их с собою принесла; вынула из платка, сует.

– Голубчик, люди добрые там помогут. И Бог-то на что? Мне не понять многого, а только беги ты отсюда. Где земля, там и Бог. А здесь нам не житье.

Хоть смерклось, и пустынно было в глухой улочке, но Анюта не смела его обнять, только глядела ему в глаза, такие родные, глупые и простые.

– Я ведь не худое что, – твердил Петр. – Ну, может, и возьмут. Мне, во-первых, на призыв идти, да это пустое. А то и в Сибирь… И Сибирь – земля русская… Здесь-то лучше, что ли?

– А я тебя нигде не покину, – сказала Анюта твердо. – Небось и в Сибири Христос-то воскрес.

Она обещала еще урваться, прийти к мосту. Но разойтись они долго не могли. Анюта обещала, как приедет, сбегать в Рышково, тайком поклон снести. Жив, мол, здоров, домой будет; а только помалкивайте, когда – неизвестно.

– Я ее, землю-то свою, увижу, а там что Бог пошлет, – говорил Петр. – Ты виду не показывай. Авось, живы будем.

Анюта утерла глаза и усмехнулась.

– Ну, прощай. Как только можешь – так и беги. Не жди. Письмо мне пришли откудова-нибудь. В заутреню в Рышкове будем – попомню тебя. Как запоют первый Христос воскрес, так с тобой похристосуюсь. Во второе, значит, воскресенье…

Он потянулся к ней – и они вдруг истово, трижды поцеловались.

Совсем стемнело. Кто-то мимо проходил, звонко и грубо стуча каблуками. Из темноты послышалась насмешливая и сочувственная фраза на чужом языке. Ну, разве они понимают? Разве у них воскрес Христос?

Анюта напрасно ждала у моста через несколько дней. Петр не приходил. Она испугалась было, но потом обрадовалась. «Заторопился, верно, – подумала она. – Убежал».