Впрочем Ю. М. Юрьев, игравший дядю Мику, уже сразу был, «налажен». Он вовсе и не играл, просто себе ходил дядей Микой, – и кончено. Я думаю, редкий автор видел на сцене такое совершенное воплощение задуманного образа, как я – в дяде Мике – Юрьеве. Таким он был и на спектаклях. Не слишком ли молод? – говорили иные. Нет. Будь он старше – это уж был бы не дядя Мика, не настоящий.
Плохо налаживалось самое «Зеленое Кольцо», сцена собрания: «Смотрите как они ничего не понимают, – шептал мне Блок. – Они даже не понимают прямого смысла слов, которые произносят. И оттого – ни стать, ни сесть…»
Мейерхольд видел не хуже Блока. И после этой сцены собрал в фойе молодежь (подлинную молодежь, иные еще только школу кончали). «Вы поймите, – взволнованно убеждал он молодых артистов, – вы поймите, что центр этой сцены – „вместе“. Каждый должен чувствовать себя живой частью одного живого целого. И все время тут же присутствует это „целое“. Двигайтесь, путайте, перебивайте друг Друга, но слушайте не себя, а всех других. Никакая путаница не страшна, если вы будете помнить вот это „вместе“, вот эту живую, все время действующую в вас и среди вас, – общность…»
Я не помню точных слов и всей технической стороны речи Мейерхольда, но суть ее, здесь переданная, была именно такова. И лишний раз убедила меня, что Мейерхольд знает – пусть недостаточно в пьесе выявленный – центр «Зеленого Кольца», его секрет: радость совместности.
Уже на генеральной репетиции, в артистических коридорах, никого нельзя было узнать: казалось, это все настоящие подростки. Смолич точно родился гимназистом «с серьезным будущим». Цыбастой, несложившейся девочкой смотрела Ро-щина-Инсарова. А про Домашеву подлинные гимназистки, мои приятельницы, подлинные участницы одного из подлинных «Зеленых колец» – спрашивали после спектакля: «Ведь Домашевой не больше же пятнадцати лет? Как же она уж актриса?»
Немного остается прибавить к моим «воспоминаниям». Первое представление состоялось 18-го апреля[18]. Пьеса прошла так же, как прошли и проходят все другие. Так же давала она полные сборы, – со времен войны все пьесы дают полные сборы… Так же и бранили ее, – газеты вечерние, газеты утренние, – как всякую другую. Однако нет: бранили хуже другой. С раздражением, напомнившим мне первый, частный, отзыв старых литераторов. Только насчет «безнравственности» не догадались. В голову, должно быть, не пришло. Уж очень далекими от «безнравственности» вышли «дети» Мейерхольда.
Не критика пьесы (дело обычное), – но именно эта нотка раздражения особенно любопытна. Опять «старые» – начальники, родители, воспитатели и вершители, – рассердились на дерзкую молодежь. Молокососы, читающие Гегеля! Еще лезут «с милосердием»! Не милосердие ваше нужно: послушание.
Да и нет вовсе таких «молодых», успокаивает себя дальше самодовлеющая старость. Все одни выдумки. Все пока обстоит благополучно.
Я не спорю, гораздо покойнее для «старых» вовсе не думать о «новом». Упразднить самый вопрос. Это легко, если пожелать; ведь новое зреет в тишине и тайне, новые в газетах не пишут…
Ну, а когда новое все-таки скажется? Пусть длинен сегодняшний день, но «завтра» непременно придет, закрывай – не закрывай глаз. Такие ли эти завтрашние люди, как герои «Зеленого Кольца», тот не такие, и все ли они сейчас юны (по возрасту цифровому) – я не знаю. Знаю, однако, что опор для своего строительства они будут искать своих, – прежних не возьмут: «насмотрелись на это ихнее старое устройство!..» И знаю еще, что борьба с «новыми» не минует «старых», как ни уверяй они себя, что «все благополучно», «все на своих местах».
Самая поспешность заверений, замазывание вопроса и злоба, злоба, – уже показывают, что полного-то упокоения у «сегодняшних» нет. Рождается тревога. Шатаются устои…
Через головы людей прошлого, боязливо ненавидящих или равнодушно не понимающих, я посылаю привет тем, которые придут завтра. Всем тем, юным годами и сердцем, кто в тишине кует оружие «знания и воли», кто предчувствует радость борьбы и верит в силу «совместности»; всем, и близким ведомым, и далеким неведомым – всем, всем!
А старая ненависть не страшна. У людей будущего есть «милосердие»… оно беспощадно: оно победит.
Приложение
Анастасия Чеботаревская. Лунные муравьи*