Том 4

Вот замерли звуки гиджака, вместе с ними воцарилась полная тишина. Перестал петь и арык. Внезапно застыла, переставши танцевать, и оробевшая Лола.

От внезапно наступившей тишины Тохтасын проснулся. Прислушался к тишине, взглянул на руку — она была суха.

Он внезапно сообразил, в чем дело. Как ужаленный, вскочил с деревянной тахты и бросился к калитке двора. Дочь и сын побежали за ним.

У головного арыка — базар воды. Широкой полосой движется вода головного арыка. В воздухе беспорядочный гул голосов.

Над арыком группа рьяно торгующих людей. В центре их, ласково улыбаясь, стоит благообразный толстяк, рядом с ним стражник. Кругом суетятся люди. Молодой, лет шестнадцати, практикант-ирригатор с удивлением смотрит на происходящее.

Расстелив халат и поставив на него дешевый будильник, бедняк выкрикивает, как торговец:

— Он беш минут, он беш минут! Пятнадцать минут!

Он продает свои пятнадцать минут воды.

Два подсевших к нему декханина ожесточенно торгуются за воду.

Какой-то декханин отмеряет на поле халата свою долю воды и засекает топором на ткани ее ширину.

Залезший в арык почти до пояса, он полой халата отмеряет ширину приобретенной доли арыка.

Мираб — делящий воду — вставляет ножи, разделяя ими поток воды.

Купивший на последние гроши воду жадно глядит на нее, мочит в ней руки и лицо, целует воду.

В центре группы толстяк. Стражник сдерживает рвущихся к нему бедняков. Это должники, просящие ростовщика об отсрочке.

Другие несут ему последнее добро — маленькие коврики, дешевые серебряные украшения, кольца, серьги — в уплату за долги.

Толстяк небрежно взвешивает на руке старинные свадебные украшения «золотые брови» и кричит мирабу:

— Беш минут! — показывает пять пальцев.

Отдавший украшение, возмущенный жадностью ростовщика, кричит ему:

— Мало даешь! Мало даешь!

— Есть у нас старый ханский закон, — говорит толстяк, обернувшись к русскому стражнику, равнодушно глядящему на суету у арыка. — Давай крестьянину воды не много не мало; сытый — он тебя завоюет, голодный — обокрадет и только полуголодный будет всегда покорен.

— Не перехватить бы, Аминджан-ака, — говорит стражник.

— Я знаю, сколько может проголодать узбек! — хитро отвечает толстяк.

Расталкивая плачущую и голосящую бедноту, к толстяку подходит Тохтасын.

— Почему закрыта моя вода? — говорит он.

— Налог за тебя кто заплатил? Я. Хлеб кто давал? Я. Остаток воды отпустил еще поутру. Хватит! — говорит толстяк Тохтасыну.

Тохтасын оторопел. Его душит ярость.

Русский стражник, охраняющий толстяка, качает головой, наблюдая невиданный рынок.

— Ваше благородие, Аминджан-ака, дайте мне воды хоть полхалата, девку себе, что ли, куплю, — мечтательно произносит он.

— Это прямо ж непостижимо, до чего тут жизнь дешевая, — говорит он завистливо, обращаясь уже к молодому практиканту.

Резким движением поворачивает к себе толстяка Тохтасын. Он высок и страшен на фоне оборванной и измученной бедноты.

Тохтасын кричит:

— Даешь нам хлеба на день, воды забираешь на год! Платишь налоги за год, рабами делаешь на всю жизнь! В коране этого нет!

Толпа поддерживает Тохтасына.

— Кто держит воду — тот всему хозяин! — говорит лениво толстяк, добавляя: — А я тебе покажу, что есть, чего нет в коране! Ты у меня коран выучишь!

Не сдерживая более гнева, кричит Тохтасын:

— Открывай воду!

И крик его подхватывает десяток яростных голосов.

Толстяк отступает за спину стражника, но, сбивая все на своем пути, уже бегут бедняки, размахивая кетменями, к запруде.

Тот, кто только что продавал воду, врывается в толпу, потрясая будильником.

Мерявший воду халатом, скинув халат, размахивает кетменем.

Враз ударяя кетменями, разносят бедняки запруду.

Не выдерживает плотина, и вода с ревом устремляется из главного арыка на посевы.

— Люди! Берите воду! Берите воду все! — исступленно кричит Тохтасын.

Доламывая плотину, мчится вода.

Жены и дети взбунтовавшихся в ужасе закрывают лица руками.

Вода несется, увлекая с собой разломанные бревна сипая.

Скачет сквозь воду стражник. В смятении беспомощно поднял руки к небу толстяк. Вода бежит по улице кишлака, неся и домашний скарб.

Вода заливает улицу кишлака. Вода заливает двор Тохтасына.

На фоне белой стены с черными буквами корана ишан. Его обступили встревоженные богачи и кричат:

— Что делать? Что делать?

Ишан говорит:

— В коране нет указаний на такой случай.

Толстяк хватает его за халат и угрожающе спрашивает:

— А что повелевают обычаи?

И, слегка помолчав, говорит помертвевший ишан:

— Ты сам знаешь, Аминджан-ака: сотня человек с именем Тохта и Тохтасына, живыми брошенные в прорыв, вот что еще может умилостивить аллаха.

— Вот и применить этот обычай! — проникновенно говорит толстяк, поднимая руки к небу.

И группа стоящих возле богачей бросается в толпу.

— В чем дело? Что решено? — тревожно спрашивает практикант. — Что за тохта такая?

— Имя Тохта, Тохтасын означает «Стой», «Остановись!» И если сотню их бросить в прорыв, аллах остановит потоки воды. Это бывало, — объясняет ишан.

— Делайте, что хотите, бросайте их, сколько хотите! Куда хотите! Только начните заваливать прорыв! — кричит стражник.