Естественный ход вещей был против Мюрата. Нетрудно было понять, что если Меттерниху придется отказаться от легатств Папской области, то он предоставит Мюрата собственной участи и постарается от него как-нибудь отделаться. Но возврат папе легатств был связан с вопросом о возвращении престола саксонскому королю и являлся прямым применением легитимистского принципа в том виде, как его понимал Людовик XVIII. Защищая права саксонского короля, он защищал и права папы, а с момента возвращения папе его владений Мюрат терял для Австрии всякий интерес. Так оно и случилось. Меттерних не помышлял больше об ограблении папы, так как никто его в этом стремлении не поддерживал. С этого момента Мюрат был обречен на гибель, и вся игра Меттерниха сводилась к тому, чтобы завлечь этого несчастного короля в какую-нибудь ловушку, в которую бы тот слепо попал. Талейран знал об этих намерениях Меттерниха через Сен-Марсана и других итальянцев. Поэтому он не испытывал никакого желания принимать в качестве услуги, оказываемой его государю, такой акт Меттерниха. к которому Меттерниха толкал его собственный интерес.
Меттерних мог убедиться в этом при первых же намеках, сделанных им в этот день Талейрану. Последний выказал готовность договориться с Австрией по главным вопросам, но при этом указал на то, что от него держатся в стороне и окружают его густой сетью тайн. «Что касается меня, — прибавил Талей-рад, — я этого не делаю, да я в этом и не нуждаюсь: в этом и заключается преимущество людей, действующих только на основании принципов. Вот бумага и перья. Желаете вы написать, что Франция ничего не требует и даже ничего не примет? Я готов под этим подписаться». — «Но вот, например, неаполитанский вопрос, ведь он прямо вас касается?» — «Он касается меня не более, чем всех прочих. Для меня это лишь принципиальный вопрос». И, воодушевившись, Талейран объяснил, что он понимает под «принципиальными вопросами»: восстановление Бурбонов в Неаполе, а саксонского короля в Дрездене, отклонение прусских притязаний на Саксонию, Люксембург и Майнц и русских притязаний на Варшаву. Эти «принципы» совпадали с «интересами» Австрии. Талейран знал это очень хорошо и без особого удивления выслушал ответ Меттерниха: «Мы стоим гораздо ближе друг к другу, чем вы это думаете. Обещаю вам, что Пруссия не получит ни Люксембурга, ни Майнца. Мы столь же мало желаем, как и вы, чрезмерного расширения России, а что касается Саксонии, то мы сделаем Есе от нас зависящее, чтобы сохранить от нее, по крайней мере, часть».
Затем приступили к совещанию. Талейран принял проект Гентца и согласился на совещания, которые должны были предшествовать конгрессу, так как теперь он был уверен в том, что будет туда допущен и что союзники откажутся от мысли заранее решать все вопросы между собою. Но Талейран потребовал, чтобы к тому пункту, где говорилось о предстоящем 1 ноября открытии конгресса, были добавлены слова: «Будет поступлено согласно принципам публичного права». Это предложение вызвало целую бурю. Особенно горячо вознегодовали пруссаки. Весьма тугой на ухо Гарденберг вскочил и, стуча кулаком по столу, с угрожающим видом произнес несколько отрывочных слов: «Нет, милостивый государь… публичное право… это бесполезно… это разумеется само собой». «Если это само собой разумеется, — возразил Талейран, — то еще лучше будет, если мы это ясно скажем». Гумбольдт также кричал: «При чем тут публичное право?» — «А при том, что вы находитесь здесь», — снова ответил Талейран, помнивший, как в Тильзите Пруссия чуть было не исчезла с карты Европы. Кэстльри задал ему вопрос, будет ли он более сговорчив, если ему дадут удовлетворение по этому пункту. Талейран, в свою очередь, спросил его, чего можно при сговорчивости ждать от Англии в неаполитанском вопросе. Кэстльри обещал Талейрану поддержать его требование всем своим влиянием. «Я поговорю об этом с Меттернихом; я имею право на свое мнение в таком важном деле». — «Ры даете мне слово?» — «Даю вам слово». После двухчасовых дебатов была в конце-концов принята и поставлена несколькими строками выше фраза: «С тем, чтобы результат соответствовал принципам публичного права, постановлениям Парижского трактата и пр.»[7]