Том 3 [Собрание сочинений в 3 томах]

Николя закрыл лицо ладонями.

— Слушай, Жиль, у меня, когда закончатся каникулы, будет одно-единственное утешение: нас наконец-то снова будут разделять сотни лье… Она не будет неожиданно появляться… Подумать только, она даже врывается в комнаты…

— Ты помнишь, что обещал мне? Никогда не ссориться с ней. Для нас с Мари это единственный шанс! Галигай исполнит любое твое желание. Так что пусть врывается в комнаты. Терпи, даже если она вздумает тебя насиловать…

— Жиль!

Жиль всякий раз веселился, когда ему удавалось шокировать друга.

— Что это вы здесь обсуждаете? — спросила г-жа Плассак.

Она несла на огромном блюде увесистый пирог со сливами, который обитатели Дорта ухитряются впихивать в себя даже после самых обильных трапез.

— Мы говорим о госпоже Агате, — сообщил Жиль.

— А! Об этой!

Жиль притворно удивился:

— Она вам не нравится?

— Она приходит сюда, будто к себе домой. И даже не задерживается, чтобы поговорить со мной хотя бы из вежливости. Без всякого стыда поднимается прямо в комнату Николя. Интересно, что у нее на уме…

— Мама! Мама! — запротестовал Николя, переменившись в лице.

— В прошлый раз я ей указала на ее поведение. Она узнала, как я умею разговаривать с подобными особами. Я очень удивлюсь, если снова встречу ее на нашей лестнице…

— Но, госпожа Плассак, — настаивал Жиль, — вы же знаете, что она дочь господина Камблана… графа!

— Да, графа, который растратил ее денежки, а теперь заставляет свою дочь работать у людей… Работать, как же! Все знают, к чему сводится ее работа у господина Дюберне!

Николя повторял: «Мама! Мама!» Он закрывал глаза, он не мог вынести подобного от своей матери. Жиля все это забавляло. Он вздохнул:

— Бедная Галигай!

Г-жа Плассак опять спросила:

— Но почему все-таки Галигай?

— А вы знаете, госпожа Плассак, — продолжал Жиль, — что она была замужем за бароном?

— Барон! Хорош барон, нечего сказать! Он бросил ее прямо в день свадьбы, успев заполучить приданое, обещанное ее бабушкой, если он женится: аккурат два миллиона… Знаю я эту историю. Он улепетнул в тот же самый вечер, улучив момент, когда Агата пошла сменить свадебное платье на дорожный костюм…

— Невероятно! — воскликнул Жиль.

Николя грустно посмотрел на него и сказал с упреком:

— Послушай, Жиль, ты же знаешь, что мама…

Г-жа Плассак вздернула свой остренький носик (в этот момент она разрезала пирог), глаза ее блестели за стеклами очков.

— Причем уехал-то он не один, чтоб вы знали!

— А с кем же? — вновь с притворным интересом спросил Жиль.

Николя повторил:

— Послушай, Жиль! Ну к чему все эти расспросы?

— Во всяком случае, не с девицей!

— Тогда с кем же? — настаивал Жиль.

— Если вы не знаете, то лучше вам и не знать.

По тону г-жи Плассак Жиль понял, что зашел слишком далеко. Она приоткрыла ставни и объявила:

— Гроза собирается…

Солнце исчезло. Какой же он все-таки тяжелый, этот сливовый пирог! Колокол зазвонил к вечерне. С улицы доносился шум шагов, слышались неясные голоса: то прошли девочки из благотворительного общества, которые через четверть часа будут петь псалмы на латинском языке, нисколько не смущаясь от того, что смысл песнопений им совершенно непонятен.

IV

Колокол не разбудил юную Мари, заснувшую в слезах. Г-жа Агата, тихо вошедшая в ее комнату, тоже не стала будить ее. Она несла на подносе шесть пунцовых раков, бисквиты, несколько спелых персиков, сливы, подпорченные осами, и запотевший графин. Г-жа Агата поставила поднос на круглый столик. О, это тело подростка в объятиях печали и сна! Мари спала, уткнувшись лицом в предплечье; согнутая нога и колено были свежи и белы, как камень в проточной воде, которого никогда не касалась ничья рука. Солнечный луч играл на легком рыжеватом пушке другой ноги, которая свисала с кровати. От этого слегка вспотевшего тела, от этих хрупких сплетенных рук, открывавших темное золотистое пятнышко под мышкой, исходил запах скорее растительный, а не животный, запах воды и земли, запах океана и сада. Г-жа Агата подняла глаза и увидела свое отражение в оконном стекле: ее костистое лицо было покрыто пятнами, блузку она не стирала с прошлого воскресенья. В стекле не были видны круги от пота под мышками, но ей-то известно, что они там есть. Эта блузка слишком широка в груди! «У меня нет грудей…» Право же, Господь проявил бы больше милосердия, если бы так оно и было. Потому что лучше уж не иметь ничего, чем то, что было у нее. С того места, где она стояла, г-жа Агата не могла видеть груди юной Мари, но она прекрасно знала, какие они. Тот же солнечный луч, который касался ноги лежавшей перед ней девочки, осветил и костлявое предплечье г-жи Агаты. Хотя она задерживала дыхание, Мари пошевелилась и спросила: «Кто здесь?»

Г-жа Агата указала на поднос:

— Поешьте. Но сначала прикройтесь.

— Нужно было постучать, — сказала Мари. — Я бы надела платье, прежде чем позволить вам войти.

— Вы ничего не можете мне позволить, потому что вы ничего не можете мне запретить.