Том 3. Повести. Рассказы. Стихотворения

— Моя дорогая Милли, моя нареченная, — если позволишь так тебя называть, — говорит Тони самым сладким голосом и потише, чтобы его не услышала Юнити. — Вижу я в окне того дома одну женщину и боюсь, что не обойдется дело без шума. Понимаешь ли, Милли, взбрело этой женщине в голову, будто я собираюсь на ней жениться, а теперь узнала она, что я просватал другую, да еще покрасивей ее, ну и боюсь я, не дала бы она воли своему норову, если увидит нас вдвоем. Так вот, Милли, моя, так сказать, нареченная, не окажешь ли ты мне услугу?

— Ну конечно, милый мой Тони, — говорит она.

— Тогда спрячься вот под эти мешки, тут, за козлами, и посиди там, пока мы не проедем мимо этого дома. Она нас еще не заметила. Знаешь, скоро уж рождество, и надо жить тихо и мирно и не разжигать дурных страстей, что и всегда нехорошо, а сейчас в особенности.

— Я рада услужить тебе, Тони, — сказала Милли, и хоть не очень это ей было по душе, она забралась под мешки и укрылась под самое сиденье, а Юнити, не забывайте, пряталась в другом конце телеги. Так они и ехали, пока не поравнялись с придорожным домиком. Ханна уже разглядела, что едет Тони, и ждала его у окна, поглядывая вниз на дорогу. Она презрительно тряхнула головой и чуть-чуть усмехнулась.

— Ну как, хватит у тебя учтивости подвезти меня до дому? — сказала она, видя, что он готов проехать мимо, отделавшись кивком и улыбкой.

— А то как же! И о чем это я думал? — отозвался в смятении Тони. — Но ты как будто в гостях у тетушки.

— Ну, так что ж, — отрезала она. — Разве ты не видишь, что на мне жакет и шляпка? Я просто заглянула к ней по дороге домой. До чего ты иногда бываешь глуп, Тони!

— В таком случае, — гм! — конечно, как же не подвезти, — говорит Тони, которого даже пот прошиб от волнения. Он остановил лошадь, подождал, пока Ханна сошла вниз, и помог ей взобраться на козлы. Потом поехал дальше. Лицо у него вытянулось, насколько может вытянуться такое от природы круглое лицо.

Ханна искоса заглянула ему в глаза.

— Славно, Тони, а? — сказала она. — Люблю с тобой ездить.

Тони тоже посмотрел ей в глаза.

— Да и я с тобой, — сказал он, помолчав. Потом еще поглядел, потом еще, и чем больше он на нее смотрел, тем больше она ему нравилась, так что в конце концов он уже и сам не понимал, как это он мог говорить о женитьбе с Милли или Юнити, когда есть на свете Ханна Джолливер. Они все ближе и ближе подсаживались друг к другу, все теснее жались плечом к плечу, ноги их опирались рядышком в передок, и Тони опять и опять думал: какая же эта Ханна красивая! Он говорил все нежнее и нежнее и в конце концов назвал ее «дорогая Ханна», хоть и шепотом.

— Ну, как у вас с Милли, все уже решено?

— Да не совсем.

— Что? Как тихо ты говоришь, Тони.

— Да вот охрип что-то. Я сказал — не совсем.

— А я думала, уже решено.

— Ну, это как сказать… — Глаза его не отрывались от ее лица, а она все глядела на него. Он диву давался, как это свалял такого дурака, что отказался от Ханны.

— Ханна, радость моя, — наконец не выдержав, крикнул он и схватил ее за руку, забывая и Милли, и Юнити, и все на свете. — Решено? Да я ничего не решал!

— Ты слышишь? — вдруг говорит Ханна.

— Что? — спрашивает Тони, отпуская ее руку.

— Мне послышалось, что-то там пискнуло под мешками. Ты, должно быть, возил в них зерно, и теперь там полно мышей. — И она стала подбирать повыше свои юбки.

— Да нет, это, верно, ось, — успокоил ее Тони, — она, бывает, скрипит в сухую погоду.

— Ну, может, и ось… Так скажи мне напрямик, Тони, верно ли, что она тебе нравится больше, чем я? Потому что… потому что, хоть я и не подавала виду, но что уж скрывать, ты мне нравишься, Тони, и я не сказала бы «нет», если бы ты спросил меня — ты знаешь о чем.

Тони очень понравилось, что к нему сама льнет девушка, от которой обычно и улыбки-то не дождешься (Ханна временами бывала диковата, как вы, сэр, может быть, помните), и он, сперва оглянувшись через плечо, зашептал ей на ухо:

— Я еще ничего не обещал ей. И я думаю, что смогу разделаться с нею и тогда непременно спрошу тебя о том самом.

— Бросишь Милли? И женишься на мне! Вот чудесно! — громко вскрикнула Ханна и захлопала от радости в ладоши.

Но тут уж не писк раздался, а взвизг — гневный, злобный, а потом такое рыдание, словно у кого-то сердце разрывалось. И под мешками что-то зашевелилось.

— Там кто-то есть! — закричала Ханна, вскакивая с места.

— Да нет, пустяки, — уговаривал ее Тони, моля бога, чтобы он помог ему вывернуться из беды. — Просто я не хотел говорить, думал, ты испугаешься, Ханна. У меня там в мешках пара хорьков. Я их хочу напустить на кроликов. Вот они и грызутся. Только ты никому не говори, а то меня обвинят в браконьерстве. Но ты не бойся, они не вырвутся. И… и… посмотри, какой сегодня чудесный день для такого времени года. Не правда ли, Ханна? Ты в субботу собираешься на базар, Ханна? А как здоровье твоей тетки, Ханна? — И о чем только не спрашивал у нее Тони, лишь бы она опять на заговорила о любви и не услыхала бы этого Милли.