Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе

— Истреблять людей в таких количествах вправе только всемогущий носитель высшей мудрости. Только он может решиться на подобную меру, ибо никто иной не в силах восполнить гибель творений его. Пока не съеден первый олень, я считаю грехом убивать второго, разве что предстоит идти в поход или надолго сесть в осаду. Другое дело, конечно, когда воины встречаются в открытой, честной схватке: так уж им суждено — умереть с ружьем или томагавком в руках, смотря кем они родились, белыми или краснокожими. Ункас! Иди сюда, мальчик,— не мешай ворону опуститься на минга. Я по опыту знаю: вороны предпочитают мясо онейдов; так почему бы птице не полакомиться любимой пищей?

— Ха! — выдохнул вдруг молодой могиканин, приподнялся на цыпочки и уставился на что-то, спугнув голосом и движением ворона, который тут же полетел искать другую добычу.

— В чем дело, мальчик? — шепотом осведомился разведчик, припадая к земле, как пума перед прыжком.— Дай, бог, чтобы это оказался мародер-француз, шныряющий в поисках поживы! Смею думать, олене-бой сегодня не промахнется!

Ункас, не ответив, сорвался с места, еще через секунду торопливо отцепил от куста обрывок зеленой вуали со шляпы Коры и торжествующе поднял его над головой. Увидев жест молодого могиканина и его находку, а также услышав радостный крик, вторично сорвавшийся с его уст, путники без промедления вновь собрались вокруг него.

— Дитя мое! — отчаянно вскрикнул Манроу.— Верните мне мое дитя!

— Ункас попробует,— последовал короткий и трогательный ответ.

Простые, но многозначительные слова индейца прошли мимо ушей взволнованного отца. Он схватил лоскуток вуали, и взгляд его тревожно забегал по соседним кустам, словно старик страшился и в то же время надеялся проникнуть в их тайну.

— Здесь нет мертвецов,— глухим, почти сдавленным от боязни голосом бросил Хейуорд.— Буря, кажется, обошла это место.

— Это совершенно очевидно и яснее неба над нашей головой,— спокойно отозвался невозмутимый разведчик.— Но судя по всему сама девушка или те, кто ограбил ее, проходили мимо куста, потому что я помню эту ткань: она закрывала ею лицо, на которое всем так нравилось смотреть. Ты прав, Ункас, темноволосая была здесь и, как испуганная лань, убежала в лес: любой, кто умеет бегать, не стал бы стоять и ждать, пока его убьют. Поищем-ка следы,— может, она их оставила. Мне иногда кажется, что глаз индейца замечает даже след колибри в воздухе.

При этих словах молодой могиканин исчез с быстротой летящей стрелы, и не успел разведчик договорить, как с опушки донесся победный крик. Подбежав к Ункасу, встревоженные путники увидели еще один обрывок вуали, развевающийся на нижней ветке бука.

— Легче, легче! — остановил Хейуорда Соколиный Глаз, преграждая ему дорогу своим длинным ружьем. — Теперь мы знаем, что нам делать, только не затопчите следы. Один поспешный шаг может стоить нам часа поисков. Но на след мы напали — этого уж нельзя отрицать.

— Благослови вас господь, достойный человек, благослови вас господь! — воскликнул растроганный отец. — Куда же бежали мои девочки? Где они?

— Выбор пути зависел от многих причин. Если они убежали одни, то могли пойти и по кругу, и по прямой, так что, возможно, находятся милях в двенадцати от нас. Если же их захватили гуроны или другие французские индейцы, они, вероятно, сейчас уже у границ Канады. Но что из того? — спокойно вставил разведчик, заметив, как встревожены и разочарованы слушатели.— Мы с могиканами стоим на одном конце следа, значит, найдем и другой, даже если их разделяют сотни миль. Тише, тише, Ункас! Ты нетерпелив, как горожанин. Не забывай: ножка легкая — след слабый.

— Ха! — вскрикнул Чингачгук, который все это время тщательно осматривал проход, проделанный кем-то в низком, окаймлявшем лес кустарнике. Теперь индеец выпрямился и указывал пальцем на землю с видом и в позе человека, наткнувшегося на омерзительного гада.

— Это же ясный след мужской ноги! — вскричал Хейуорд, наклоняясь над указанным местом.— Ошибка исключена — человек шел по краю лужи. Девушки в плену!

— Что ж, лучше плен, чем голодная смерть в пустыне! — отозвался разведчик.— Да и следов теперь станет побольше. Ставлю пятьдесят бобровых шкур против пятидесяти кремней, что не позже, чем через месяц, мы с могиканами войдем в вигвамы гуронов! Нагнись-ка, Ункас, и попробуй узнать все, что можешь, про этот мокасин, потому что это явно мокасин, а не башмак.

Молодой могиканин склонился над следом и, убрав рассыпанные вокруг листья, стал всматриваться в него с таким вниманием, с каким в наши дни, когда бумажные деньги вызывают к себе явное недоверие, ростовщик разглядывал бы подозрительный банкнот. Наконец Ункас встал с колен, видимо, удовлетворенный результатами осмотра.

— Ну, мальчик, что говорит след? — спросил насторожившийся разведчик.— Ты что-нибудь узнал?

— Хитрая Лисица.

— А, опять этот бесноватый дьявол! Нет, не будет конца его штучкам, пока оленебой не скажет ему теплое словцо!

Хейуорд нехотя, но все же согласился с этой догадкой и выразил скорее надежду, чем сомнение, сказав: