Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе

Девушка вновь и вновь повторяла свои отчаянные призывы таким тоном, который мог, казалось, растопить даже каменное сердце, но ответа не последовало. Один только раз старик как будто уловил звук ее голоса, потому что остановился и прислушался, но тут Алиса без чувств упала на землю, а Кора опустилась рядом с ней на колени и с беспредельной самоотверженностью прикрыла собою ее безжизненное тело. Манроу, решив, что ослышался, печально покачал головой и заторопился дальше, побуждаемый сознанием своей ответственности и долга.

— Леди,— заговорил Гамут, которому, при всей его беспомощности и никчемности, даже в голову не пришло покинуть вверенных ему девушек и пуститься в бегство.— Это праздник исчадий ада, где не место христианам. Встаньте, и бежим!

— Ступайте,— ответила Кора, не спуская глаз с бесчувственной сестры.— Спасайте свою жизнь! Мне вы уже не поможете.

Выразительный жест, сопровождавший ее слова, дал понять Давиду, что решение девушки бесповоротно. С минуту псалмопевец стоял, наблюдая за темнокожими дикарями, которые, со всех сторон окружив его, продолжали свое страшное дело; наконец он выпрямился во весь свой огромный рост, грудь его начала вздыматься, лицо оживилось, свидетельствуя о силе переполнявших его чувств.

— Если израильский отрок смирял больную душу Саула звуками своей арфы и словами святых песнопений, то не уместно ли и теперь испытать могущество музыки? — сказал он.

И, возвысив голос, он запел с такой силой, что его услышали даже здесь, среди шума резни. Дикари не раз бросались к маленькой группе в надежде ограбить беззащитных сестер и унести с собой их скальпы, но всякий раз останавливались послушать, как поет этот странный, словно приросший к месту человек. Изумление их вскоре сменялось восхищением, и они устремлялись к другим, не столь отважным жертвам, откровенно восторгаясь мужеством, с каким белый воин пел спою предсмертную песню. Ободренный и обманутый таким успехом, Давид еще более напряг голос, чтобы усилить благотворное, как он полагал, воздействие духовной музыки. Однако непривычные звуки привлекли к себе внимание проходившего вдалеке дикаря, и тот бросился на голос, перебегая от группы к группе, как хищник, который, облюбовав для себя наиболее достойную жертву, не желает тратить силы на остальное стадо.

Это был не кто иной, как Магуа, и, сообразив, что его бывшие пленники вновь у него в руках, он издал ликующий вопль.

— Идем!— бросил он, хватаясь окровавленной рукой за платье Коры.— Вигвам гурона все еще открыт для тебя. Разве там не лучше, чем здесь?

— Прочь! — вскричала Кора, закрывая глаза ладонью, чтобы не видеть его отвратительного лица.

Индеец с насмешливым хохотом поднял в ответ окровавленную руку.

— Рука у меня красная, но окрашена она кровью белых!

— Чудовище! У тебя кровь не только на руке — на душе, целое море крови! Это ты виновник резни!

— Магуа — великий вождь! — ликуя, ответил индеец.— Темноволосая пойдет с ним к его племени?

— Ни за что! Лучше убей меня и доверши свою дьявольскую месть!

Краснокожий на мгновение заколебался, затем вскинул на плечо хрупкое тело Алисы, по-прежнему остававшейся без сознания, и быстро зашагал через равнину к лесу.

— Стой! — как безумная, закричала Кора, бросаясь вдогонку.— Оставь девочку, злодей! Что ты делаешь?..

Но Магуа, казалось, ничего не слышал: он сознавал, что победа за ним, и хотел воспользоваться ее плодами.

— Остановитесь, леди! Погодите! — взывал Гамут к Коре, но ей было сейчас не до него.— Священное песнопение начинает оказывать свое волшебное действие, и скоро этот содом прекратится.

Заметив, что Кора не слушает его, верный Давид припустился за обезумевшей девушкой и на ходу снова запел псалом, отбивая такт длинной тощей рукой. Таким образом, они, минуя бегущих, раненых и мертвых, пересекли равнину. Свирепый гурон мог в любую минуту постоять и за себя, и за жертву, которую нес на руках, но Кора рано или поздно рухнула бы под ударами беспощадных врагов, если бы за ней не следовала по пятам странная фигура, в которой изумленные дикари немедленно усмотрели человека, находящегося под защитой духа безумия.

Магуа, умевший уклоняться от опасности и ускользать от погони, спустился в неглубокий овраг и по нему вошел в лес, где быстро разыскал нэррегенсетов, совсем недавно брошенных путниками и теперь находившихся под охраной индейца не менее злобного и свирепого вида, чем сам Магуа. Перебросив Алису через седло одной из лошадей, Лисица сделал Коре знак сесть на другую.