Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе

В скорби старого солдата было нечто столь величавое и суровое, что Хейуорд не решился утешать его. Манроу, казалось, совсем забыл о собеседнике: лицо старика конвульсивно искажалось, словно его обжигала боль воспоминаний, тяжелые крупные слезы катились по щекам и падали на пол. Наконец он шевельнулся, как будто неожиданно придя в себя, встал, еще раз прошелся по комнате, остановился перед собеседником, по-военному приосанился и строго спросил:

— Вы, кажется, сказали, майор Хейуорд, что у вас ко мне поручение от маркиза де Монкальма?

Дункан, в своей черед, вскочил и, запинаясь, изложил полузабытое поручение. Не стоит упоминать ни о том, как изворотливо, хотя и чрезвычайно учтиво, французский генерал отклонил все попытки Хейуорда выяснить, что именно хочет он, Монкальм, сообщить Манроу; ни о том, сколь решительно, хотя тоже в высшей степени любезно, он давал понять противнику, что если тот не согласится выслушать это сообщение лично, то вовсе не услышит его. По мере того как Манроу слушал рассказ Дункана, его отцовские чувства уступали место сознанию возложенного на него долга, и, умолкнув, молодой человек увидел перед собой только ветерана, чья воинская честь уязвлена услышанным.

— Вы сказали достаточно, майор Хейуорд! — воскликнул разгневанный старик.— Достаточно для того, чтобы написать целый трактат о пресловутой французской вежливости. Этот джентльмен приглашает меня посовещаться, а когда я посылаю к нему достойного заместителя,— да, да, Дункан, вы достойный офицер, невзирая на вашу молодость! — он отвечает мне загадками.

— Возможно, маркиз составил себе не столь лестное мнение о вашем заместителе, сэр,— с улыбкой возразил Дункан.— Не забывайте также, что приглашение, которое он повторяет через меня, было послано коменданту форта, а не его помощнику.

— Согласен, сэр, но разве заместитель не облечен всей властью и прерогативами того, кем уполномочен? Итак, французу угодно побеседовать с Манроу! Что ж, сэр, я склонен удовлетворить его требования: пусть он увидит, что ни многочисленность его армии, ни дерзость его притязаний еще не лишили нас твердости. По-моему, это недурной дипломатический ход, верно, молодой человек?

Считая сейчас самым важным как можно скорее узнать содержание перехваченного у разведчика письма, Дункан охотно поддержал начальника:

— Ваша невозмутимость, сэр, едва ли укрепит в Монкальме приятную уверенность в победе.

— На редкость разумно сказано! Я, конечно, предпочел бы, чтобы этот маркиз во главе своих штурмовых колонн атаковал форт при дневном свете. Это позволило бы нам наиболее точно определить силы врага и было бы для нас выгоднее артиллерийского обстрела, которым он предпочитает принудить нас к сдаче. Увы, хитроумное искусство господина Вобана изрядно умалило красоту военного дела и роль мужества в нем, майор Хейуорд. Наши предки стояли выше такой ученой трусости.

— Вероятно, вы правы, сэр, но теперь поневоле приходится отвечать искусством на искусство. Что вы решили насчет встречи?

— Я отправлюсь на нее немедленно и без всяких опасений, как это подобает слуге моего венценосного повелителя. Ступайте, майор, угостите французов барабанной дробью и вышлите вперед ординарца — пусть объявит им, кто идет. Мы проследуем туда с небольшим эскортом, приличествующим тому, кто представляет здесь особу монарха. И вот что, Дункан,— прибавил он шепотом, хотя они были одни.— Не худо бы иметь под рукой подкрепление на тот случай, если за всем этим кроется предательство.

Выслушав приказ, молодой человек покинул коменданта и, так как день близился к концу, поспешил отдать необходимые распоряжения. На то, чтобы построить небольшой отряд и выслать вперед с белым флагом ординарца, который должен был объявить о приближении коменданта форта, ушли считанные минуты. Сделав все это, Дункан повел эскорт к воротам крепости, где его уже поджидал Манроу, и после обычных военных церемоний ветеран, его молодой помощник и конвой покинули крепость.

Не отошли они и на сто ярдов от укреплений, как из ложбины, служившей руслом ручью, который протекал между фортом и вражескими батареями, показался французский генерал со свитой, сопровождавшей его к месту встречи. Выйдя из форта для встречи с врагом, Манроу приосанился, и выправка его стала безукоризненной. Едва полковник завидел белое перо, развевавшееся на шляпе Монкальма, глаза его засверкали отвагой, и годы, казалось, утратили всякую власть над его крупной и все еще мускулистой фигурой.

— Скажите нашим молодцам, сэр, пусть не зевают,— тихо бросил он Хейуорду.— Велите проверить кремни и курки: от слуги этих Людовиков можно ждать чего угодно. И пусть заодно он видит, как уверены в себе наши воины. Ясно, майор Хейуорд?