Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе

Наконец Магуа встал, подал знак следовать за ним и первым двинулся в путь. Воины шли за предводителем гуськом, в том хорошо известном порядке, который получил название «индейской цепочки». В отличие от остальных народов, выступающих на войну с шумом и гамом, краснокожие выскользнули из лагеря тихо и незаметно, походя скорее на скользящие призраки, чем на воинов, намеренных стяжать себе славу отчаянно смелыми подвигами.

Магуа повел отряд к становищу делаваров не прямой дорогой, а направился берегом извилистого ручья к бобровой запруде. Когда гуроны вышли на прогалину, расчищенную этими умными, трудолюбивыми животными, уже начало рассветать. Хотя Магуа облачился в свой прежний наряд из звериных шкур с изображением лисы, в отряде был воин, чья одежда была украшена изображением бобра, его личного тотема. Со стороны этого воина было бы кощунством пройти мимо столь большой общины своих предполагаемых родичей, не засвидетельствовав им почтение. Поэтому он остановился и произнес такую ласковую и дружескую речь, как будто обращался к существам, наделенным разумом. Он назвал животных братьями и напомнил, что лишь благодаря его влиянию и заступничеству они остаются невредимы в дни, когда множество жадных торговцев подбивают индейцев убивать их. Он обещал и впредь быть им защитой и призвал их не забывать о признательности. После этого он сообщил о цели настоящей экспедиции и намекнул, хотя с величайшей деликатностью и не без околичностей, что бобрам не худо бы поделиться с родичами частицей своей прославленной мудрости.

Товарищи воина выслушали это необычное обращение так серьезно и внимательно, словно все они были равно убеждены в его уместности. Над поверхностью воды несколько раз мелькнули черные головы, к явному удовольствию гурона, полагавшего, что эти слова не пропали даром. В ту минуту, когда он закончил речь, из отверстия в хатке, глиняные стены которой настолько разрушились, что она показалась дикарям необитаемой, высунулась голова крупного бобра. Оратор счел добрым предзнаменованием такой необычайный знак доверия и, хотя животное тут же спряталось, не поскупился на благодарности и похвалы.

Когда Магуа решил, что на изъявление родственных чувств потеряно уже достаточно времени, он знаком приказал тронуться дальше. Индейцы удалились шагом, не слышным для обыкновенного уха, и тогда все тот же почтенный бобер еще раз отважился высунуться из своего жилища. Если бы кто-нибудь из гуронов обернулся, он бы увидел, что животное следит за их маршем с любопытством и наблюдательностью, которые легко можно было принять за признаки разумности. В самом деле, движения и повадки бобра были настолько осмысленны, что самый опытный наблюдатель — и тот затруднился бы объяснить это явление. Но едва последний воин скрылся в лесной чаще, все стало понятно. Бобер вылез из хатки, выпрямился, и из-под накинутой на голову шкуры выглянуло суровое, настороженное лицо Чингачгука. 

ГЛАВА XXVIII

Только покороче, прошу вас. Сейчас

время для меня очень хлопотливое.

Шекспир. «Много шума из ничего» [56]

Племя, или, вернее, полплемени, делаваров, о котором мы так часто упоминали и которое сейчас расположилось лагерем неподалеку от становища гуронов, могло выставить примерно столько же воинов, что и последние. Подобно соседям, оно вторглось с Монкальмом во владения английской короны и совершало смелые и дальние набеги на охотничьи угодья могауков, хотя со свойственной индейцам загадочной предусмотрительностью умудрилось воздержаться от помощи чужеземцам в момент, когда те особенно в ней нуждались. Французы объясняли такое неожиданное отступление от союзнических обязательств различными причинами. Наиболее общепринятое мнение сводилось к тому, что делавары поступили так из уважения к старинному договору. Согласно этому договору они когда-то находились под защитой оружия ирокезов, почему и не хотели сейчас воевать со своими былыми покровителями. Что до самих делаваров, то они ограничились тем, что с индейской лаконичностью передали Монкальму: «Томагавки наши притупились, и, чтобы отточить их, нужно время». Дипломатичный правитель Канады счел, что лучше иметь бездеятельных друзей, чем превращать их в открытых врагов неуместной суровостью.