Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе

Само собой разумеется, что среди такого скопища беспощадных врагов беглецу было не до передышки. Был момент, когда казалось, что он вот-вот достигнет леса, но целая гурьба врагов преградила ему дорогу и оттеснила его назад, в самую гущу безжалостных преследователей. Круто повернув, как олень, столкнувшийся лицом к лицу с охотником, он с быстротой стрелы очутился у костра, одним прыжком перемахнул через столб пламени и, благополучно миновав разъяренную толпу, очутился на противоположной стороне прогалины. Но здесь несколько более пожилых и хитрых гуронов тоже встретили его и вынудили повернуть обратно. Пленник попытался еще раз ринуться в толпу, словно ища спасения в царившей вокруг суматохе; затем последовало несколько мгновений, когда Дункан уже решил, что мужественный юноша определенно погиб.

Все слилось в одну темную массу человеческих тел, мечущихся в неописуемой сумятице. В воздухе мелькали томагавки, сверкающие ножи, увесистые дубинки, но удары, видимо, сыпались наугад. Страшное впечатление, производимое этой сценой, усугублялось пронзительными воплями женщин и свирепым боевым кличем воинов. Время от времени Дункану удавалось различать легкую фигуру юноши, прорезавшую воздух отчаянными прыжками, и он скорее надеялся, чем верил, что пленник еще не совсем утратил силы и проворство. Внезапно толпа отхлынула к месту, где стоял Хейуорд. Мужчины, нажимая на оказавшихся впереди женщин и детей, валили их на землю. Среди этой свалки еще раз мелькнула фигура незнакомца. Однако выдерживать дальше столь жестокое испытание было уже не в человеческих силах. Это, несомненно, понимал сам пленник. Воспользовавшись тем, что перед ним на мгновение открылся проход, юноша стрелой промчался мимо воинов, сделав отчаянную и, как показалось Дункану, последнюю попытку достичь леса. Словно угадав, что со стороны Хейуорда ему не грозит опасность, пленник на бегу почти столкнулся с майором. Высокий могучий гурон, видимо, приберегавший до сих пор силы и гнавшийся теперь по пятам за юношей, уже занес руку для рокового удара. Однако Дункан проворно подставил ему ногу, и не в меру рьяный дикарь грохнулся во весь рост, пролетев вперед на несколько футов. Преследуемый молниеносно воспользовался этим преимуществом: он повернул, снова метеором промелькнул перед глазами Дункана и через мгновение, когда майор, придя в себя, оглянулся и поискал глазами пленника, тот уже спокойно стоял у невысокого раскрашенного столба перед входом в главную хижину.

Опасаясь, как бы участие, принятое им в судьбе юноши, не оказалось роковым для него самого, Дункан поспешил покинуть место, где стоял. Он примкнул к гу-ронам, которые стягивались к хижине, угрюмые и разочарованные, как всякая толпа, обманутая в надежде насладиться зрелищем казни. Любопытство, а может быть, и более высокое чувство побудило Дункана подойти к незнакомцу. Тот стоял, охватив одной рукой спасительный столб и тяжело, учащенно дыша после неимоверного напряжения, но ни жестом, ни взглядом не выдавая своих страданий. Сейчас он находился под защитой древнего священного обычая и мог ничего не опасаться, пока племя не соберется на совет и не решит его судьбу. Однако, судя по чувствам, обуревавшим толпу, решение это нетрудно было предугадать.

В лексиконе гуронов не было такого бранного слова, которое разочарованные женщины не бросили бы в лицо удачливому незнакомцу. Они насмехались над его усилиями спастись, с язвительными улыбками заявляли, что ноги у него лучше, чем руки, и что ему следовало бы обладать крыльями, коль скоро он не способен пустить в дело ни стрелу, ни нож. На все это пленник не отвечал ни словом и неизменно сохранял прежнюю позу, дышавшую чувством собственного достоинства и бесконечного презрения к недругам. Выведенные из себя его успехом и спокойствием, женщины бранились все злей и бессвязней, пока наконец ругань не перешла в пронзительные, визгливые крики. В эту минуту пожилая женщина, столь предусмотрительно зажегшая костры, протиснулась через толпу и очистила себе место перед пленником. Отвратительная грязная внешность этой ведьмы давала все основания предполагать, что она не обыкновенная смертная, а, вероятно, колдунья. Откинув легкое покрывало, она издевательски вытянула вперед длинную костлявую руку и на языке ленапе, более понятном предмету ее насмешек, во весь голос принялась поносить его.

— Слушай, ты, делавар,— сказала она, щелкнув пальцами перед лицом пленника,— ваше племя — племя баб, и мотыга больше вам по руке, чем ружье! Ваши матери производят на свет робких оленей: родись у вас медведь, или дикая кошка, или змея, вы все разбежались бы со страху! Гуронские девушки сошьют тебе юбку, и мы подыщем тебе мужа!