Том 3. Письма 1924-1936

Я очень хотел бы тебя видеть, говорить — ты одна из тех, кому я верю много. Одна из тех, кто никогда не предаст, не забудет ленинских заветов, ты мой старший партийный друг, и мне в настоящей обстановке иногда необходимо товарищество. Я глубоко в себе начертал дорогу — я знаю, куда и как мы идем, я не стою на распутье, нет. [дальше не разборчиво. — Ред.]

Читал, что ты бросила курить, прямо не верится — удастся ли это явление стабилизировать?

Шурочка! Я прошу тебя, чтобы ты не слала больше денег, ведь ты этим срываешь свой бюджет. Я о пенсии здесь ничего не узнал — не прислали еще материалы. Одно меня радует, что если они назначат пенсию в 47 р. и выплатят разницу за прошлое, то этой разницы мне хватит возвратить тебе твою дружескую помощь… Я бы был к тебе еще более близок, так как эти материальные недочеты меня смущают. Придет лето, и мы увидимся с тобой и Лёней. О радио не пишу, когда закончится монтаж — тогда сообщу все, слышу ли я Ленинград.

Привет сынишке.

Твой Коля.

26 ноября 1928 г.

29 А. А. Жигиревой

Ноябрь 1928 года, Сочи.

Милая Шура!

Кратко сообщаю последнюю новость.

Первый период борьбы — выселение буржуазии — окончен. Необходимо успокоиться, уж очень много сил ушло на ожесточенную стычку. Победа осталась за нами. В доме остался только один враг, буржуйский недогрызок, мой сосед. В бессильной злобе эта сука не дает нам топить, и я сижу в холодной комнате; мое счастье, что стоит прекрасная погода, а то я бы замерз. Кто-то из этих бандитов бросил мне камень в окно, целился в голову, да плохо, разбилось только стекло, это уже не первая бомбардировка. Пользуясь моей беспомощностью, когда Рая уходит, начинают меня атаковать камешками. Это никудышные попытки чем-либо отомстить. Черт с ними, это все ерунда. Все мы устали чертовски, стал ненавистным аппарат, сделавший все что мог, чтобы помешать, получил и я пару раз по зубам, дал сдачи — все пока окончилось перепиской. Правая опасность здесь имеет живое отражение, здесь непролазные кучи работы и борьбы, но это не с моими силами. Писать же для того, чтобы люди презрительно усмехались и рвали письмо, не стоит. Встать же и трусить за душу геморойных бюрократов нет сил, поэтому надо успокоиться. Знаешь, на бумаге всего нельзя рассказать, бумага плохой конспиратор, встретимся — обо всем расскажу, и я уверен, что ты подтвердишь мою политическую организационную линию, а пока я вымотал все кусочки сил и надо успокоиться.

Теперь становятся в повестке дня различные бытовые вопросы, чисто личного характера, как топка, постановка радио и т. д., решив которые, жизнь должна пойти нормальным порядком.

Ты должна мне написать большое письмо о внутрипартийной жизни, я окончательно оторвался от текущих событий, слепота не дает возможности читать, а Рая закружилась в круге общественной работы. Я, наконец, докопался до неиссякаемого источника нашего бюджета, я дурень даже не задумывался ранее, как выдерживала скромная пенсия по жизни; и когда, наконец, учинил чекистский допрос Рае путем перекрестных вопросов, выяснил следующее, что нас бесперебойно снабжает отделение Госбанка на Васильевском острове. Что Вы на это скажете, тов. Жигирева? Если бы я был верующим, то сказал бы из священного писания: что «всякое даяние есть благо и всяк приносящий его благословен богом», но так как я не поп, а материалист, то я могу только тебе поставить на вид твою расточительность и бесхозяйственность давать таким типам, как я, под видом взаймы, деньги — безнадежное дело. Довольно чудить, ты хорошо знаешь, как я отношусь к этому, мне остается только крепко, крепко пожать твою руку, будем надеяться, что государство освободит тебя от столь неожиданного явления.

Николай.

Привет Лёнечке, пусть пишет иногда о своих делишках.

Ноябрь 1928 г.

30 А. А. Жигиревой

12 декабря 1928 года, Сочи.

Милый дружочек Шура!

Только что прочли мне твое письмо. У нас здесь столько новостей, столько происшествий, что я, конечно, не смогу всего написать даже в огромном письме. Рая пишет отдельно о своих делах. Итак, здесь работает комиссия по чистке соваппарата. Председатель — пред. крайсуда и др. Позавчера и сегодня у меня куча гостей. Вся комиссия целиком приехала, были Вольмер и чл[ены] бюро РК, товарищи из ГПУ и др.

На меня обрушился поток людей, занятых очисткой нашего аппарата от разной сволочи.

Я, конечно, не могу всего рассказать, это мы с тобой при твоем летнем приезде [обсудим], но основное я расскажу.

Все то, что я отсюда писал в Москву, в край и т. п., разбиралось и дополнялось в моем присутствии всей комиссией. Не подтвердилось только одно, а все остальное раскрыто и ликвидируется. Товарищи все лично убедились в той обстановке, в которой я был, также холодная блокада и камни в окна, и многое другое поважнее, и некоторое общественное, меня не касающееся лично.