Том 3. Пьесы

Мышлаевский. Лена, золотая! Пей белое вино. Радость моя! Рыжая Лена, я знаю, отчего ты так расстроена. Брось! Все к лучшему.

Шервинский. Все к лучшему.

Мышлаевский. Нет, нет, до дна, Леночка, до дна!

Николка (берет гитару). Кому чару пить, кому здраву быть... пить чару...

Все. ...Свет Елене Васильевне! Леночка, выпейте, выпейте... выпейте...

Елена пьет.

Все. Браво!! (Аплодируют.)

Мышлаевский. Ты замечательно выглядишь сегодня. Ей-богу. И капот этот идет к тебе, клянусь честью. Господа, гляньте, какой капот, совершенно зеленый!

Елена. Это платье, Витенька, и серое.

Мышлаевский. Ну тем хуже. Все равно. Господа, обратите внимание, не красивая она женщина, вы скажете?

Студзинский. Елена Васильевна очень красива. Ваше здоровье!

Мышлаевский. Лена, ясная, позволь я тебя обниму и поцелую.

Шервинский. Э-э...

Мышлаевский. Леонид, отойди. От чужой мужней жены отойди!

Шервинский. Позволь...

Мышлаевский. Мне можно, я друг детства.

Николка (вставая). Господа, здоровье командира дивизиона!

Студзинский, Шервинский и Мышлаевский встают.

Лариосик. Ура!.. Извините, господа, я человек не военный.

Мышлаевский. Ничего, ничего, Ларион! Правильно!

Елена. Я очень, очень тронута.

Алексей. Очень приятно.

Лариосик. Многоуважаемая Елена Васильевна! Не могу выразить, до чего мне у вас хорошо...

Елена. Очень приятно.

Лариосик. Многоуважаемый Алексей Васильевич.

Алексей. Очень приятно.

Лариосик. Господа, кремовые шторы... за ними отдыхаешь душой... забываешь о всех ужасах гражданской войны. А ведь наши израненные души так жаждут покоя...

Мышлаевский. Вы, позвольте узнать, стихи сочиняете?

Лариосик. Я? Да... пишу.

Мышлаевский. Так. Извините, что я вас перебил.

Лариосик. Пожалуйста... Кремовые шторы... Они отделяют нас от всего света. Впрочем, я человек не военный. Эх... Налейте мне еще рюмочку.

Мышлаевский. Браво, Ларион! Ишь хитрец, а говорил — не пьет. Симпатичный ты парень, Ларион, но речи произносишь, как многоуважаемый сапог.

Лариосик. Нет, не скажите, Виктор Викторович, я говорил речи, и не однажды... в Житомире... Сослуживцы моего покойного папы на обедах... Податные инспектора там... Они меня тоже — ох как ругали!

Мышлаевский. Податные инспектора — известные звери.

Шервинский. Пейте, Лена, пейте, дорогая.

Елена. Напоить меня хотите? У, какой противный!

Мышлаевский. Давай сюда гитару, Николка, давай!

Николка (с гитарой, поет).

Скажи мне, кудесник, любимец богов[2],
Что сбудется в жизни со мною?
И скоро ль, на радость соседей-врагов,
Могильной засыплюсь землею?

Лариосик (поет).

Так громче, музыка, играй победу.

Все (поют).

Мы победили, и враг бежит.
Так за...

Лариосик. Царя!..

Алексей. Что вы, что вы!

Все (поют фразу без слов).

...............
Мы грянем дружное ура! Ура! Ура!

Николка.

Скажи мне всю правду, не бойся меня...

Все поют.

Лариосик. Эх! До чего у вас весело, Елена Васильевна, дорогая! Огни! Ура!

Шервинский. Господа! Здоровье его светлости гетмана всея Украины! Ура!

Пауза.

Студзинский. Виноват. Завтра драться я пойду, но тост этот пить не стану и другим офицерам не советую.

Шервинский. Господин капитан.

Лариосик. Совершенно неожиданное происшествие.

Мышлаевский (пьян). Из-за него, дьявола, я себе ноги отморозил. (Пьет.)

Студзинский. Господин полковник, вы тост одобряете?

Алексей. Нет, не одобряю!

Шервинский. Господин полковник, позвольте, я скажу.

Лариосик. Нет уж, позвольте, я скажу. Здоровье Елены Васильевны, а равно ее глубокоуважаемого супруга, отбывшего в Берлин!

Мышлаевский. Во! Угадал, Ларион! Лучше трудно!

Лариосик. Простите, Елена Васильевна, я человек не военный.

Елена. Не обращайте на них внимания, Ларион. Вы душевный человек, хороший. Идите сюда ко мне.

Лариосик. Елена Васильевна! Ах, боже мой, красное вино...

Николка. Солью, солью посыпем... ничего.

Студзинский. Этот ваш гетман...

Алексей. Что же, в самом деле? В насмешку мы ему дались, что ли?! Если бы ваш гетман, вместо того чтобы ломать эту чертову комедию с украинизацией, начал бы формирование офицерских корпусов, ведь Петлюры бы духом не пахло в Малороссии. Но этого мало — мы бы большевиков в Москве прихлопнули, как мух. Ведь самый момент! Там, говорят, кошек жрут. Он бы, мерзавец, Россию спас.

Шервинский. Немцы бы не позволили формировать армию, господин полковник: они ее боятся.