Елена. Это мученье. Честное слово! Посуда грязная. Эти пьяные. Муж куда-то уехал. Кругом свет...
Шервинский. Свет мы уберем. (
Елена. Пристал, как змея... как змея.
Шервинский. Какая же я змея?
Елена. Пользуется каждым случаем и смущает меня и соблазняет. Ничего ты не добьешься. Ничего. Какой бы он ни был, не стану я ломать свою жизнь. Может быть, ты еще хуже окажешься.
Шервинский. Лена, до чего ты хороша!
Елена. Уйди! Я пьяна. Это ты сам меня напоил нарочно. Ты известный негодяй. Вся жизнь наша рушится. Все пропадает, валится.
Шервинский. Елена, ты не бойся, я тебя не покину в такую минуту. Я возле тебя буду, Лена.
Елена. Выпусти меня. Я боюсь бросить тень на фамилию Тальберг.
Шервинский. Лена, ты брось его совсем и выходи за меня. Лена!
Целуются.
Разведешься?
Елена. Ах, пропади все пропадом!
Целуются.
Лариосик (
Елена. Пустите меня! Боже мой! (
Лариосик. Ох!..
Шервинский. Молодой человек, вы ничего не видали!
Лариосик (
Шервинский. То есть как?
Лариосик. Если у тебя король, ходи с короля, а дам не трогай! Ой!..
Шервинский. Я с вами не играл.
Лариосик. Нет, ты играл.
Шервинский. Боже, как нарезался!
Лариосик. Вот посмотрим, что мама скажет вам, когда я умру. Я говорил, что я человек не военный, мне водки столько пить нельзя. Мне нехорошо... (
Часы бьют три, играют менуэт.
Занавес
Акт второй
Картина первая
Рабочий кабинет гетмана во дворце. Громадный письменный стол, на нем телефонные аппараты, отдельно полевой телефон. На стене портрет Вильгельма II. Ночь. Кабинет ярко освещен. Дверь отворяется, и камер-лакей впускает Шервинского.
Шервинский. Здравствуйте, Федор.
Лакей. Здравия желаю, господин поручик.
Шервинский. Как! Никого нет? А кто из адъютантов дежурит у аппаратов?
Лакей. Его сиятельство князь Новожильцев.
Шервинский. А где же он?
Лакей. Не могу знать. С полчаса назад вышли.
Шервинский. Как это так? И аппараты полчаса стоят без дежурного?
Лакей. Да никто не звонил. Я все время был у дверей.
Шервинский. Мало ли что не звонил. А если бы позвонил? В такой момент. Черт знает что такое!
Лакей. Я бы принял телефонограмму. Они так и распорядились, чтобы, пока вы не приедете, — я бы записывал.
Шервинский. Вы? Записывать военные телефонограммы?! Да у него размягчение мозга. А, понял, понял. Он заболел?
Лакей. Никак нет. Они вовсе из дворца выбыли.
Шервинский. Вовсе из дворца? Вы шутите, дорогой Федор. Не сдав дежурства, отбыл из дворца? Значит, он в сумасшедший дом отбыл?
Лакей. Не могу знать. Только они забрали свою зубную щетку, полотенце и мыло из адъютантской уборной. Я же им еще газету давал.
Шервинский. Какую газету?
Лакей. Я же докладываю, господин поручик: во вчерашний номер они мыло завернули.
Шервинский. Позвольте, да вот же его шашка!
Лакей. Да они в штатском уехали.
Шервинский. Или я с ума сошел, или вы. Запись-то он мне оставил, по крайней мере? (
Лакей. Приказали кланяться.
Шервинский. Вы свободны, Федор.
Лакей. Слушаю. Разрешите доложить, господин адъютант?
Шервинский. Что такое?
Лакей. Они изволили неприятное известие получить.
Шервинский. Откуда, из дому?
Лакей. Никак нет. По полевому телефону. И сейчас же заторопились. При этом в лице очень изменились.
Шервинский. Мне кажется, Федор, что вас не касается окраска лиц адъютантов его светлости. Вы лишнее говорите.
Лакей. Прошу извинить, господин поручик. (
Шервинский (
Телефон звонит отбой.
Что за хамство! Я же отлично слышал, что это он сам. (
Садится за стол, звонит. Входит камер-лакей. Шервинский пишет записку.
Федор, сейчас же эту записку вестовому. Чтобы срочно поехал ко мне на квартиру, на Львовскую улицу, там ему по этой записке дадут сверток. Чтобы сейчас же привез сюда. Вот два карбованца ему на извозчика. Вот записка в комендатуру на пропуск.
Лакей. Слушаю. (