Во дворе благодать: солнышко греет, индюк гуляет и пыжится, холодок на крылечке. Присела няня на крылечке и вяжет чулок, а Петя с ребятишками играет: то в хороводы, то в лошадки, а то и по-другому как-нибудь. Услышала няня, что ссора началась у детей, встала, подошла и смотрит на них поверх своих больших очков. Докладывают ей дети, в чем дело, — разобрала, и хоть и не прав барчук, а оправдала его, — пусть, дескать, привыкают, что барин всегда прав. Но подвернулась бабушка, проходившая в это время в амбар, и дело приняло другой оборот. Бабушка взяла сторону ребятишек, и обидевшийся Петя ушел к няне на крылечко, где и присел рядом с ней. Няня усердно, будто не замечая ни его, ни бабушки, продолжала вязать.
— Ну, и иди… Иди, — задорно говорила бабушка, провожая внука к няньке.
— Ну да, — отвечал ей Петя, — а зачем ты их сторону берешь?
— О батюшка мой, тебя не спросила. Что я на старости лет душой, что ль, кривить для тебя стану?! Вот так хорошо, вот так спасибо, — учи меня, учи… Спасибо, батюшка, спасибо…
— Ну да, а зачем они спорят со мной?
— Ах, боже мой, вот так горе! Спорят?! Не прикажешь ли ты ротики им платочками завязать? Вот уж тогда спорить никто не станет… и умный же тогда ты будешь, ба-а-тюшка ты мой!
Еще проворнее вязала свой чулок няня.
— Эх, какой умный, эх, какой умный! — твердила бабушка.
— Ну да, они дурлаки…
— О? — передразнила его бабушка и показала внуку на индюка, — и индюк вон тоже, — что ему скажешь, — а он все свое «тюрлю-флю!», «дурлаки!»
Петя уже перестал сердиться, и смешным кажется ему сравнение бабушки; но он хочет удержаться и, пряча лицо в платье няни, все-таки смеется.
Бабушка смотрит внимательно, весело и наклоняется, чтоб поцеловать внука. А тот еще сильнее прячет лицо в складки няниного платья.
А няня все сидит, строго и обиженно вяжет чулок и не сводит глаз с своей работы.
Поймала бабушка внука, поцеловала его и пошла.
Подождала немного няня, повела глазами на ребятишек и проговорила строго:
— Ну, что ж вы не зовете барчука играть? Наш барчук-не барчук, так кого же вам? Такого барчука днем с огнем не найдешь… На весь род у нас самый умный барчук…
Смотрит Петя внимательно, что ребятишки на это скажут? А ребятишки уж покорно идут к крыльцу: подошли, смотрят на Петю, и ласково говорит один:
— Идем, что ль?
— Ну, вот, вишь, зовут… Ну, иди…
— Зовут, да! — вскочил Петя и побежал.
Девять часов пробило в столовой, и повели Петю котлетку есть. После котлетки няня поднесла ему на блюдце варенья. Ягодки вишневые, прозрачные, вкусные и соку много. Полюбовался Петя сперва, осмотрел их и начал не спеша есть.
— Вот так, потихоньку… Так, так, сокол мой…
Поел? Ну, теперь в гостиную иди тихонечко, посиди там, а я немножко вот схожу…
Пошел Петя в старинную гостиную.
Мягкий диван стоит у стены. И диван и кресла обиты красным сафьяном, а на стенах висят картины. На одной нарисована битва, на другой — горка, лес, река; а между окнами раскрашенные гравюры из библии. Петя смотрит, как наклонилась Сара к колодцу и так и стоит: и сегодня, и завтра, и всегда. Стоит и Петя и смотрит. А там гусар саблю поднял и так и сидит всегда с поднятой саблей на лошади. И Петя будет таким гусаром. В углу рояль стоит. Взмостился Петя и начал трогать пальцами клавиши. Ударит и слушает, другую ударит и опять слушает.
Заглянула сестра его и прошла в столовую. Молодое, худощавое приятное лицо, волосы русые в одну косу, глаза серые, большие, веко левого глаза слегка опущено. Оглянула лениво стол с потухшим самоваром, хлеб, лепешки, масло.
Бабушка вошла.
— Встала?
— С рождением, — и внучка лениво потянулась и поцеловала подошедшую бабушку.
Бабушка двумя руками взяла голову внучки и расцеловала ее.
— Хотела к обедне поспеть… Так за делами и время не сыщешь. Просила уж батюшку приехать… Нет вот что-то и Кириллы Архиповича, нет. Э! это кто ж едет?
И бабушка и внучка заглянули в окно.
— Что такое? — произнесла раздумчиво старушка, — никак Кирилла. Да что ж он на чужой лошади?
Барыня с ключами в руках заковыляла к выходу, крикнув в дверях:
— Маша, кофе барышне.
— Несу, — ответила из коридора молодая, нарядная, в толстых полусапожках, Маша.
Внучка в ожидании кофе присела и лениво перелистывала какую-то книгу.
Бабушка уже стояла на крыльце и, прикрыв глаза ладонью, нетерпеливо ждала своего приказчика.
— Ах, здравствуйте, — проговорил, наконец, Кирилл Архипович, останавливаясь посреди двора. — С праздничком вас… Проздравляю вас.
И Кирилл Архипович начал без конца кивать своей обнаженной лысой головой.
— Спасибо тебе, батюшка… А где же наша лошадка-то?
— Ах, — вдруг вспомнил Кирилл Архипович.
И вынув кожу, на которой сидел, развернув ее, он сказал упавшим голосом:
— Вот…
— Что вот?!
— Сдохла…
Старуха посмотрела и только и могла сказать:
— Это ты мне, что ж, подарочек к празднику?
Кирилл Архипович растерянно развел руками. Упрек барыни окончательно обескуражил его. Он молча, с убитым лицом смотрел на шкуру барской лошади.
— С чего ж она сдохла?
— Да ведь я почем знаю? — с горечью ответил Кирилл Архипович.
— Болела, что ль?