Том 3. Линия связи. Улица младшего сына

Модель была уже почти готова, оставалось только найти ей звучное, достойное название и запустить в воздух; но накануне дня, назначенного для испытания готовой модели, отряд, в который входил Володя, отправился на экскурсию в Алупку.

Ехали туда на большом автобусе по гудронированному шоссе, которое петляло вдоль моря, то приближаясь к нему, то, словно дразня, отбегая вверх, к горам. На крутых поворотах пионеров прижимало к стенкам автобуса, но, держась за узкие простенки между окнами машины, высовываясь, чихая от крымской пыли, они громко распевали, как всегда, знаменитую артековскую песню, известную во всех концах страны:

Мы на солнце загорели,
Словно негры, почернели.
Наш Артек, наш Артек!
Не забыть тебя вовек!..

Сделали остановку в Ялте, погуляли по набережной, где волны прибоя взлетали, разбиваясь о парапет, так высоко, что ветер с моря заносил брызги до тротуара. Иногда капли плюхались в зеркальные витрины магазинов и сползали по стеклу, в котором, отражаясь, плавало ослепительное крымское солнце с темной радугой на краю.

А в Алупке, где дома и улицы карабкались по крутой горе, Борис Яковлевич вывел своих пионеров из автобуса и сказал:

– Вот и приехали. Это Севастопольская улица, а вот и дом этот самый, номер четыре.

Маленький белый домик стоял на горе. Высокие деревья поднимали над ним свои кущи.

– Давайте, ребятки, чтобы лишних хлопот не доставлять, потише немножко… Поприветствуем, цветы вручим. Ну, потом, кто хочет сказать что-нибудь, пусть скажет. Поблагодарим, да и назад. Ведь тут и без нас народу приезжего, верно, каждый день – не отобьешься.

Ребята поправили галстуки, с нетерпением оглядывая скромный чистенький домик, ничем не отличающийся от соседних. Борис Яковлевич постучал в калитку.

Окно домика распахнулось. В нем показалась женщина, уже не молодая, но и не старая. Внимательно-печальные глаза глянули сверху на ребят. И тотчас же все ребята, не сговариваясь, подняли правую руку над головой, отдавая салют хозяйке маленького домика.

– День добрый, Татьяна Семеновна! Здравствуйте! – сказал Борис Яковлевич, снимая белый полотняный картуз и утирая платком взмокшую макушку. – Не сердитесь, прошу, не гоните, дорогая. Вот отобрал из очередной смены. Очень уж хотелось пионерам моим хоть одним глазком на вас посмотреть. Прослышали, что вы тут рядом, по соседству с нами, проживаете, пришлось везти… Ну вот, ребятки, знакомьтесь: Татьяна Семеновна, мама Павлика.

Ребята нестройным хором поздоровались с Татьяной Семеновной, не сводя с нее глаз.

Володя осторожно подобрался поближе, чтобы никто не мешал ему глядеть. Стоял, закинув голову, полуоткрыв рот. Ему не верилось, что он видит перед собой родную мать Павлика, о котором столько читал, столько слышал, сам рассказывал малышам. Значит, вот эта самая женщина выносила, вынянчила самого знаменитого пионера, имя которого носят отряды, пионерские дома, о котором поют песни, рассказывают на сборах, ставят спектакли, печатают книги.

А скромная женщина с простым лицом, которое теперь стало приветливым, освещенное тихой улыбкой скорбных губ, закивала им сверху:

– Здравствуйте, ребята! Заходите, родные! Пожалуйста, заходите. Калитка-то отомкнута.

У нее был мягко окающий уральский говор.

Неловко толпясь, взволнованные встречей, пионеры просунулись через калитку во двор, таща на руках огромные вороха артековских роз. И когда Татьяна Семеновна вышла на крыльцо, цветы упали к ее ногам, потому что она не могла вместить в руках протянутые ей со всех сторон тяжелые душистые букеты.

– Ой, милые, спасибо!.. Куда же это столько! Зачем вы красоту такую загубили? – говорила Татьяна Семеновна, силясь обхватить обеими руками гигантские вороха цветов.

– Ничего, у нас в Артеке много! – говорили ребята.

– Ну вот, я их в воду-то сейчас поставлю, возле Пашиного портрета. Поглядеть-то хотите?

Конечно, все захотели посмотреть на портрет Павлика. Застенчиво входили в прохладные, чистые комнаты и подолгу вглядывались в портрет славного пионера из далекого уральского села Герасимовки, суровый подвиг которого показал всему миру, какой неодолимой преданности делу коммунистов, какой огненной ненависти к врагам его исполнены юные сердца младших сынов великой революции.

Долго стоял у этого портрета и Володя. Он припомнил в эту минуту все, что слышал о Павлике Морозове, о страшной гибели его от руки убийцы, перед которым не дрогнуло сердце пионера. Потом он перевел глаза на женщину, стоявшую рядом и бережно ставившую цветы в кувшины, вазы и ведра. Ему захотелось сказать что-нибудь очень ласковое матери Павлика.

– Похож на вас как! – решившись, заметил он.

– Да, люди говорят, есть сходство, – вздохнула она.

– А он сильный был, – спросил Володя, – высокий?

– Нет, вроде тебя, чуть поболе!

– У нас в Артеке один отряд есть имени вашего Павлика, – сказала одна из девочек.

– И катер есть, тоже называется «Павлик Морозов».

– А в Москве у нас переулок такой на Красной Пресне, тоже называется: переулок Павлика Морозова.