Том 3. Басни, стихотворения, письма

Какой-то древний царь впал в страшное сомненье:
Не более ль вреда, чем пользы, от наук?
  Не расслабляет ли сердец и рук
      Ученье?
  И не разумнее ль поступит он,
Когда ученых всех из царства вышлет вон?
Но так как этот царь, свой украшая трон,
Душою всей радел своих народов счастью
     И для того
    Не делал ничего
   По прихоти, иль по пристрастью,—
   То приказал собрать совет,
В котором всякий бы, хоть слогом не кудрявым,
   Но с толком лишь согласно здравым
   Свое представил: да, иль нет;
То есть, ученым вон из царства убираться,
Или попрежнему в том царстве оставаться?
  Однако ж как совет ни толковал:
   Кто сам свой голос подавал,
Кто голос подавал работы секретарской,
   Всяк только дело затемнял
И в нерешимости запутывал ум царской.
  Кто говорил, что неученье тьма;
   Что не дал бы нам бог ума,
  Ни дара постигать вещей небесных,
    Когда бы он хотел.
  Чтоб человек не боле разумел
    Животных бессловесных,
   И что, согласно с целью сей,
  Ученье к счастию ведет людей.
    Другие утверждали,
Что люди от наук лишь только хуже стали:
    Что всё ученье бред,
   Что от него лишь нравам вред,
   И что, за просвещеньем вслед,
  Сильнейшие на свете царства пали.
   Короче: с обеи́х сторон,
   И дело выводя и вздоры,
   Бумаги исписали горы,
А о науках спор остался не решен;
Царь сделал более. Созвав отвсюду он
Разумников, из них установил собранье
И о науках спор им предложил на суд.
   Но способ был и этот худ,
Затем, что царь им дал большое содержанье:
  Так в голосах между собой разлад
   Для них был настоящий клад;
   И если бы им волю дали,
   Они б доныне толковали
    Да жалованье брали.
  Но так как царь казною не шутил,
  То он, приметя то, их скоро распустил.
Меж тем час-от-часу впадал в сомненье боле.
Вот как-то вышел он, сей мыслью занят, в поле,
    И видит пред собой
  Пустынника, с седою бородой
   И с книгою в руках большой.
Пустынник важный взор имел, но не угрюмый;
   Приветливость и доброта
Улыбкою его украсили уста,
А на челе следы глубокой видны думы.
Монарх с пустынником вступает в разговор
  И, видя в нем познания несчетны,
Он просит мудреца решить тот важный спор:
Науки более ль полезны или вредны?
«Царь!» старец отвечал: «позволь, чтоб пред тобой
   Открыл я притчею простой,
Что́ размышленья мне внушили многолетны».
  И, с мыслями собравшись, начал так:
    «На берегу, близ моря,
    Жил в Индии рыбак;
Проведши долгий век и бедности, и горя,
Он умер и троих оставил сыновей.
     Но дети, видя,
Что с нуждою они кормились от сетей
  И ремесло отцовско ненавидя,
  Брать дань богатее задумали с морей,
    Не рыбой, — жемчугами;
   И, зная плавать и нырять,
    Ту подать доправлять
     Пустились сами.
Однако ж был успех различен всех троих:
   Один, ленивее других,
   Всегда по берегу скитался;
Он даже не хотел ни ног мочить своих
  И жемчугу того лишь дожидался,
   Что выбросит к нему волной:
    А с леностью такой
    Едва-едва питался.
      Другой,
   Трудов нимало не жалея,
    И выбирать умея
   Себе по силе глубину,
Богатых жемчугов нырял искать по дну:
   И жил, всечасно богатея.
Но третий, алчностью к сокровищам томим,
   Так рассуждал с собой самим:
«Хоть жемчуг находить близ берега и можно,
Но, кажется, каких сокровищ ждать не должно,
   Когда бы удалося мне
Достать морское дно на самой глубине?
  Там горы, может быть, богатств несчетных:
Кораллов, жемчугу и камней самоцветных,
   Которы стоит лишь достать
      И взять».
  Сей мыслию пленясь, безумец вскоре
   В открытое пустился море,
И, выбрав, где была чернее глубина,
В пучину кинулся; но, поглощенный ею,
   За дерзость, не доставши дна,
   Он жизнью заплатил своею.
   «О, царь!» примолвил тут мудрец:
«Хотя в ученьи зрим мы многих благ причину,
  Но дерзкий ум находит в нем пучину
   И свой погибельный конец,
    Лишь с разницею тою
Что часто в гибель он других влечет с собою».