Том 3. Алый меч

– А ты знаешь такое «слово»? Да, кто «слово» знает – тому все пути открыты…

Но она не поняла его игры слов, может быть, потому, что недостаточно хорошо знала по-русски. И продолжала серьезна

– Я искала слова, и нашла… И другие искали, как я, – и нашли. Слово соединяющее. И такое, в нем все. – она протянула к Андрею сжатую белую руку, худую, обвитую четками. – Разомкни его только, а там уже все есть…

И нежно и медленно она разжимала бледные пальцы.

– Это слово «монастырь»? Отрешение от мира? Или экстаз? Или ты не в монастыре его нашла?

– Я везде его нашла. И в монастыре мне нужно было… А ты не понимаешь. Ты все думаешь – слово о том сейчас же, как жить. Жить – в экстазе или в отречении, или еще как-нибудь. Слово – не то. Слово не как жить, а в слове, если его взять и раскрыть, – можно увидеть все о жизни.

Она помолчала.

– А из монастыря я теперь уйду. Им не нужно, у них свое. Скоро уйду.

– Куда уйдешь?

– К другим людям. К тем, которым нужно.

– К кому же это? К бедным? К несчастным? Она взглянула удивленно.

– К каким бедным? Может быть, и к бедным. К тем, кому нужно слово, кто его искал, как я.

– А ты знаешь, кому нужно?

– Да, я многих уже знаю. К ним и уйду.

– Кто же это? Ученики твои? Таинственное проповедничество?

Андрей сам не знал, как случилось, что он говорил с Май, с Марией, таким голосом. Но внутри у него все дрожало, не то от злобы, не то от ненависти к себе, совсем уже непонятной.

Мария была спокойна.

– Проповедничество? – повторила она тщательно. – Нет, нет. Они тоже, они сами знают слово. Мы вместе знаем. Слово – оно тоже и знак, для сообщения.

– Масонский орден это, что ли? Или теософское общество какое-нибудь? Или Армия Спасения?

– О, нет, Андрей, ты все не о том, не так. Я о слове говорю, которое землю, мир наполняет, а ты о разных обществах, о теософии… Нет, не теософия, нет, не Армия Спасения… – Она улыбнулась. – Люди, которые знают – их еще немного… – И они все русские, как ты. Но слово для всех нужно, то есть может быть нужно.

Андрей снял шляпу и провел своей красивой рукой по волосам.

– А мне, что же, ты не скажешь этого слова? Или мне, по-твоему, не нужно?

– Нет тебе нужно. Я тебе скажу.

Андрею вдруг стало страшно. Здравый смысл повторял ему, с убедительностью, что все это явная чепуха и нелепость, что никакого такого «слова» нет и не может быть, и вообще какая-то не то придурь, не то сумасшествие в этом свидании и разговоре – однако ему было страшно. А вдруг есть слово? А вдруг она сейчас скажет – и все перевернется? Что за детство!

Мария задумчиво проговорила, глядя поверх шепчущей воды, на далекие, опаловые острова.

– У тебя ничего нет теперь, ни людей, ни жизни, ни вот этой воды под небом… Потому что оно все только в слове горит… А слово – в нем…

– Ну, – Бог, что ли, это слово? – почти закричал Андрей. – Бог всяческая во всем? Разлит в природе? Пантеизм? Умру – с тучкой сольюсь? Это, что ли?

Май покачала головой, грустно и тихо.

– Андрей, Андрей, прости меня. Не бойся. Я теперь не скажу тебе слова. Ты сам подойдешь, тогда можно сказать. Я тебя не оставлю. Ты теперь только помни, что оно есть.

Андрей весь поник и утомленно молчал.

– И я люблю тебя, – прибавила Май.

– Любишь? А я… не знаю, люблю ли тебя. Я теперь уж совсем ничего не знаю.

– Ты только помни, что все – есть. Это помни.

Она сказала и повторила настойчиво последние слова.

Ну, я буду помнить, – с покорной беспомощностью произнес Андрей. – Я буду. Ты не оставишь. А другие, не те, которых «немного», а все другие? Ты в монастыре жила. Ты не знаешь. Жизнь грубая, черная, простая… каждый день. Муть у всех. Больные все, и есть хотят и смерть…

– И смерть? – спросила она.

– Да, да, вот еще одно… Еще один, третий вопрос…

Он торопился, точно боялся, что забудет то, что вдруг ему стало ясно.

– Как жить, да? Как любить, да? И еще… и еще – как умирать?

Она молчала.

– Или это тоже есть в слове? Есть?

– Да, есть.

Они замолчали, и оба молчали долго. Сверху, с невидной дорожки, уже не слышно было шелеста шагов и говора гуляющих, только вода шепталась. По морю пошли бледные, шелковые полосы.

Мария поднялась.

– Прощай, – сказала она. – Мне пора. Ты скоро уедешь. Я тоже уеду. Но мы еще увидимся. Прощай.

И она ушла, а Андрей остался, и долго сидел на каменных ступенях, ни о чем не думая, не вспомнив о часе обеда.

VIII

В первый раз

Катя очень сердилась, что Андрей опоздал. Опять заговорила об отъезде.

– Бог знает, что с тобой ни поделалось здесь! Пропадаешь, я беспокоюсь, сижу одна… Чего ни передумаю! С горы упал, или что… И вялый какой-то. Ну тебя совсем! Поедем-ка. Вот в субботу, легкий день. Билеты возьмем в этой конторе ихней. Без хлопот. Завтра же и возьмем. Они и за багажом придут, и все. Вместе, что ли, пойдем брать? Или ты один?

– Ну хоть вместе.

– Да чего ты? Голова болит? Напекся за эти дни на солнце-то, и стал разварным. А тебе, вот, письмо. От Ивана Алексеевича, должно быть.