Том 3

— Мама, не надо Шекспира, ей-богу, надоело! — отозвался раздраженно Валерий. — Ты бы меньше говорила о всяких ужасах! Ты всегда преувеличиваешь и считаешь Алексея исчадием ада!

— Валя, не груби, я люблю Дину, как дочь. Я регулярно помогаю ей деньгами. И сегодня, если хочешь.

— За кого ты их считаешь, за нищих? Зачем ты ей суешь деньги? Это оскорбительно!

Никита намеренно пошевелился возле двери, зажег спичку, прикуривая.

— Вы здесь? — удивилась Ольга Сергеевна. — Но почему вы тоже ушли? И почему у вас такой усталый вид?

— Болит голова. Хотел пройтись по улице, подышать свежим воздухом.

— Дать вам тройчатку? Пойдемте, я посмотрю в аптечке. Мне не нравится ваш вид. Впрочем, можно понять…

— Спасибо, не надо тройчатку.

— Ну хорошо, хорошо… Поступайте как вам удобнее, Валерий! — Она просительно улыбнулась. — Неловко, голубчик. Никита все-таки гость, а ты, так или иначе, хозяин. Тебя ждут. Иди в столовую.

— С ума сойти можно, — поморщился Валерий и, взяв Никиту за пуговицу, покрутил ее. — Как тебе все это наше?

— Я спать. А завтра — в Ленинград. Как тут с билетами? В тот же день можно купить?

— Чушь! Никуда ты завтра не уедешь! Потом — тебя приглашает к себе Алексей. И как раз завтра. Возражения есть?

— Есть. До сих пор я распоряжался собой сам. Так будет и дальше.

— Но ты в гостях, братишка, существуют законы гостеприимства. Тем более что ты — таинственный родственник! Парень из тайги.

— Вот тут истина. Дремучий провинциал.

— А! Все геологи в душе провинциалы. Ладно, поговорим завтра. Детских тебе снов. А я пошел в поте лица размахивать картонной рапирой. За что уважаемый Василий Иванович наверняка закатит в семестре тройку.

— Тогда зачем размахивать? Лучше пятерка в кармане. А по-моему, с профессором у тебя все в порядке. Пятерка обеспечена.

— Иронизируешь? А впрочем, какая разница — пятерка, двойка? Условности, Никитушка. Главное, делай полный вдох и полный выдох. Делай физзарядку под радио.

Глава пятая

«Да, мне нечего здесь делать, — думал Никита, спускаясь в лифте, мучаясь от боли в виске, которая не отпускала после вчерашнего вечера. — Куда это еще меня приглашает Валерий? К Алексею? Но зачем к нему?»

Он вышел из парадного. Перед подъездом, насвистывая, слегка раскачиваясь на длинных ногах, обтянутых брюками, ходил под тополями Валерий, задумчиво играл ключом от машины — наматывал и разматывал цепочку вокруг пальца; бинта вокруг горла уже не было, расстегнутый воротник тенниски свободно открывал шею; влажные волосы тщательно причесаны и блестели. Увидев Никиту, он подкинул ключ на ладони, с улыбкой сказал:

— Если заявить, что у тебя счастливая физиономия, — это бессовестная лакировка действительности! Голова болит?

— Вот что. Мне нужно на вокзал. В справочное бюро. Узнать насчет билета, — хмуро проговорил Никита. — Как это сделать?

— Не волнуйся, все беру на себя. И бюро и вокзал. Только не сегодня. Сегодня я тебе покажу чудо — необыкновенный уголок Москвы — Замоскворечье. И заедем к Алексею. В Ленинграде, надеюсь, у тебя братьев нет?

— Это что, твоя машина?

— Хочешь сказать, что избалованный профессорский сынок имеет свою машину? Пошло и банально, как в фельетоне о перевоспитании тунеядца. Нет, эта взята напрокат, что может сделать каждый смертный. Я за государственную собственность. Я член ВЛКСМ и против обогащения. Теория прибавочной стоимости изучена по первоисточникам, а не по конспектам. Садись, братень.

— Зачем мы должны ехать к Алексею?

— Он хочет с тобой познакомиться.

— Мы ведь уже…

— Что значит «уже»? Никаких «уже». Алексей — это Алексей. Садись и не задавай вопросов. Поехали.

Машина стояла в тени тротуара — это была довольно старая, заезженная, но еще крепкая «Победа» грязно-стального цвета, капот и крылья покрыты налетом пыли, левое крыло заметно помято, наспех и грубо закрашено. Валерий открыл дверцу, влез в машину, распахнул дверцу Никите, не без удовольствия откинулся на горячем сиденье, сказал:

— Два года назад освоил эту механику под идейным руководством Алексея и зауважал себя. Это все-таки неплохо придумано, Никитушка: руль, колеса, педаль газа — все тебя слушается. Знакомо это тебе?

— Нет.

— Тогда мне жаль тебя. Хотя жалость, как нас учили в школе, унижает человека. Откуда цитата?

— Слушай, почему ты не записываешь свои остроты? Книжку уже выпустил бы.

— А ты знаешь, твоя ершистость, Никитушка, очень мне нравится. Но, по-моему, брат, ты за что-то дуешься на меня? За что?

— Понимай как хочешь. А все-таки тебе нужно было бы сниматься в каком-нибудь фильме. У тебя явные способности.

— Ну уж прости — другим быть не могу. Так запрограммирован.

Они выехали из арбатского переулка, понеслись вдоль бульваров по улице, туго бьющей в открытые окна мягким жаром асфальта, мимо солнечной и густой зелени над железной оградой, мимо летней пестроты тротуаров, зеркал парикмахерских, мимо кривых изгибов тупиков, в этот раскаленный июльский час немноголюдных, с прохладными тенями каменных арок. Мотор, набирая скорость, ровно гудел, сквозняки, охлаждая лицо, шевелили волосы Никиты щекотными прикосновениями, и он думал: