Том 3

— Весь свой престиж, до капли, — продолжал родитель, — который я заработал своим именем и услугами, оказанными штату, всегда принадлежал и тебе, ты мог им свободно пользоваться. Я всегда, без тени колебаний, прибегал к нему ради тебя, когда представлялась такая возможность. Ты это по праву заслужил, Вильям. Ты был образцовым сыном. И вот теперь из-за этого предложения мы должны будем расстаться. Мне осталось не так много жить. Может, всего несколько лет. Теперь мне не обойтись без посторонней помощи, когда я одеваюсь или выхожу на прогулку. Что же я буду делать без тебя, сынок?

Вдруг трубка выпала из его рук на пол. Слезы скатывались по морщинистым старческим щекам. Голос губернатора стал более пронзительным, сорвался на фальцет и умолк. Да, он был старым, очень старым человеком и не мог перенести расставание с любящим его сыном.

Билли встал с кресла и, положив руку на плечо отцу, сказал:

— Не волнуйся, отец, — весело сказал он. — Я не собираюсь принимать это предложение. Чем плох для меня Элмвилл? Сегодня же вечером напишу письмо, откажусь.

При следующей встрече губернатора с генералом Деффенбау на Ли авеню его превосходительство с самодовольным видом сообщил тому об официальном предложении, сделанном Билли.

Генерал аж присвистнул от удивления.

— Да, жирный кусок для Билли! — закричал он. — Кто мог подумать, что Билли, впрочем, черт подери, он всегда этого был достоин. А какие перспективы для Элмвилла! Цены на недвижимость поползут вверх. А какая честь всему штату! Это поистине реверанс в сторону Юга! Мы все были ослеплены Билли. Когда он уезжает? Нужно организовать приемчик. Боже мой! Ничего себе работенка — восемь тысяч жалованья в год! На таких должностях изводят до огрызков целую тележку грифельных карандашей, подписывая важные документы. Только подумать! Наш маленький, занудливый, сладкоречивый Билли — как часто говорят о нем у нас. Ангел, хоть и поздно, все же заговорил! Пусть теперь весь Элмвилл спешно выстраивается в очередь, чтобы просить у него прощения и одобрить его новое назначение!

Почтенный Молох глупо улыбался. У него в руках был огонь, способный пожрать весь хворост расточаемых в адрес Билли похвал и превратить взмывающий вверх дым в фимиам для себя.

— Вильям отказался от должности, — сказал губернатор со скромной гордостью за сына. — Он отказывается покидать меня в моем преклонном возрасте. Он — очень хороший сын.

Генерал резко повернулся к нему, упер свой длинный указательный палец в грудь друга. Большая часть одержанных генералом успехов объяснялась той стремительностью, с которой он устанавливал связь между причиной и следствием.

— Губернатор, — сказал он, пристально вглядываясь в его большие, совиные глаза, — вы, конечно, жаловались Биллу на свой ревматизм, не так ли?

— Дорогой мой генерал, — отвечал ему губернатор, — моему сыну уже сорок два. Он вполне сам может решать такие вопросы. И, как его родитель, я считаю своим долгом заявить, что ваше замечание о моем ревматизме, э-э, очень неудачный выстрел из малокалиберки, сэр, и он произведен только ради того, чтобы причинить мне личную обиду и огорчить меня.

— Если вы позволите мне возразить, — резко ответил генерал, — то вы этим уже довольно долго донимаете публику и ведете стрельбу далеко не из малокалиберки, да будет вам известно.

Эта первая размолвка между двумя товарищами могла перерасти в нечто куда более серьезное, но, к счастью, перепалка оборвалась из-за приближения к ним полковника Титуса с еще одним членом придворной свиты из того же графства, их заботам генерал передал закипавшего от гнева государственного деятеля, а сам пошел прочь.

После того как Билли столь решительно похоронил все свои амбиции и нашел монашеское утешение в раздумьях, он, к своему великому удивлению, обнаружил, какой камень у него свалился с души и каким счастливцем он теперь себя чувствовал. Билли вдруг осознал, какую долгую, утомительную борьбу он вел и сколько потерял, отказываясь срывать цветы простых, но приятных жизненных удовольствий. Сердце его теперь теплело к Элмвиллу и к друзьям, которые отказывались ставить его на пьедестал. Теперь он начинал считать, что все же лучше быть просто «Биллом», сыном своего отца, как его фамильярно окликают веселые соседи и выросшие товарищи по детским играм, чем постоянно слышать обращенное к себе — «Ваша честь!», сидеть среди чужаков и слышать при этом сквозь важные аргументы Совета доносящийся до него слабый голос старика: «Что же я буду делать без тебя, сынок?»