Сенатор
Эйнштейн. По-моему, это Галилей… костер… «А все-таки вертится…»[54].
Меллинген. Вы говорите о чести науки?
Эйнштейн. Но честь без ответственности гроша ломаного не стоит.
Сенатор. Хорошо. Я отвечаю перед своими избирателями. Это понятно. Но мистер Эйнштейн только теоретик…
Меллинген. Послушай, милый мой, у этого теоретика больше избирателей, чем у всех сенаторов вместе взятых за сто лет.
Сенатор. Потомство… Может быть… Я не буду спорить…
Издатель. Фей, раз вы взяли на себя роль гида, представьте меня доктору Эйнштейну…
Фей
Издатель. И вдобавок еще сенатор.
Издатель. Слышите, доктор, сколько яду.
Эйнштейн. Конечно, слышу. Я вспомнил свою молодость…
Издатель. Как раз о молодости я хотел сказать вам. По моим соображениям уже тридцать лет тому назад вы должны были остановиться. А вы не останавливаетесь. Я слышал, что вы сейчас создаете нечто новое… феноменальное…
Эйнштейн. Боюсь, что это нечто останется только феноменальным.
Издатель. Пусть. Не мне судить о вашей теории единого поля… Но я слышал, что она так же колоссальна, как проста. Мне посчастливилось встречаться с Эдисоном… Вы — родные братья. Он тоже никогда не мог остановиться… Присмотритесь к американскому народу. Европе хочется до слез, чтобы мы остановились, а мы не останавливаемся…
Фей. Вот это уже говорит настоящий сенатор.
Издатель. И говорит серьезно.
Эйнштейн. А русские?
Издатель. Русские?.. Они — загадка. Но они не останавливаются и, конечно, хотят, чтобы остановились мы.
Фей. А мы хотим, чтобы остановились они.
Издатель. Тоже верно.
Эйнштейн. Это звучит смешно, как в мольеровских комедиях, но не дай бог, если такая веселая ситуация превратится в шекспировскую трагедию. Не хотел бы я дожить до того дня, когда вы столкнетесь с ними.
Издатель. Мы не столкнемся с ними. Мы завтрашние союзники. Вы это увидите.
Эйнштейн. А Гитлер это знает?
Издатель. Знает, но не верит. Он дурак, а дураки восторженны…
Меллинген. Простите… сейчас будет петь наша знаменитая певица… Их у нас называют стар — звезда… Фей, пойди за нею. Что-то она долго занимается собой…
Фей. С удовольствием… Господин великий человек, вы сейчас снизитесь до джазового пения… Но какое это удивительное пение!
Издатель. Вас не шокируют странности этой девушки?
Эйнштейн. В молодости я был такой же забияка, как она… Шокируют тупицы. А она умница.
Меллинген. Выйдет замуж — и от ее эксцентричности ничего не останется.
Фей. Артистка сбежала.
Меллинген. Фей, не шути.
Фей. Пойди и посмотри сам. Оставила белые перчатки… Кто-то ей сказал, что она будет петь перед пророком… У нее сразу же сел голос. А на перчатке карандашом написано: «Больна. Простите. Уезжаю».
Король шляп. Сел голос… Работа на рекламу.
Фей. Ну, знаешь, если бы мне сказали, что я буду петь перед пророком, я тоже бы сбежала. Учти, что она верующая и поет на богослужениях.
Эйнштейн. Как, в джазе — и на богослужениях?!
Меллинген. Не удивляйтесь. Вы в Америке.
Дама средних лет. Мистер Эйнштейн. Подарите мне минуту. Я хочу получить ваш автограф.
Эйнштейн. С удовольствием, мадам.
Дама в красном. Мерси. Гранд мерси.
Эйнштейн. Кто она?
Фей. Председательница общества дочерей Иисуса.
Эйнштейн. Какое это имеет отношение к богу?
Фей
Эйнштейн. Это так отрадно.
Фей. Адамсы — мои друзья… Элла, Чарли. Я очень люблю их, и вам советую к ним присмотреться. Городишко наш тупой и скучный.
Элла. Город не может быть тупым, Фей.
Фей. Ого… Целые страны могут тупеть.