Читаем Том 3 полностью

А теперь мне хотелось бы перейти к изложению обстоятельств семейного происшествия в нашей трехкомнатной квартире. Предварительно хочу решительно откреститься от того, что, если верить репликам прокурора и его сомнительного товарища, в голове у меня то и дело торжествует каша. А что, позвольте спросить с этой низкой трибуны, должно, по-вашему, в ней торжествовать? Может быть, вы злорадно жаждете торжества в голове русского человека сациви, плова, вареников с вишнями, бешбармака или, что хуже всего, фаршированной рыбы, товарищ прокурор? Да здравствует торжество именно каши в голове всех истинно русских патриотов, дамы и господа, судари и сударыни!…

Будем откровенны, перестройка и покаяние буквально свалились на загривок нашему обществу с подоконника кабинета Михаила Сергеевича – тут двух мнений быть не может. Но основной шок я испытал тогда, когда вот эта якобы потерпевшая особа, сидящая тут рядом с вами с видом Василия Сталина, то есть казанской сироты, неожиданно стала выездной.

В тот самый момент я понял, что система наша дала трещину и вот-вот рухнет. Вскоре это и произошло, в порядке исторической необходимости в центре, а также на местах.

Со мной случился на этой почвенности первый сердечный припадок ишемии. Да и мог ли я иначе реагировать на развал системы? Сами рассудите: законная супруга закрытой номенклатуры Органов отправляется разгуливать по пространству враждебного нам военно-стратегического пространства Нью-Йорка! А если, думаю, она скурвится там, подобно тайным украинским сепаратистам Шевченко с Левченкой, соблазнив какого-нибудь синатру или депутата Госдумы ихнего пресловутого Конгресса – что тогда? Тогда и мне – крышка! Я ведь много чего разгласил своей бывшей супруге сугубо секретного в плане усиления личного обаяния перед очередным интимным событием в постели.

Она – по ее, конечно, словам – знала в совершенстве английский и, кроме службы в «Интуристе», вызывалась в ЦК КПСС переводить беседы народно-освободительных шарлатанов Азии и Африки с заправилами этих движений на Старой площади.

И вдруг, повторяю, унюхав распад нашей Системы, это оголтелое профурсо приглашают в гости какие-то богатые интуристы из Нью-Йорка.

Короче говоря, якобы пострадавшая стала бегать по магазинам и тоннами закупать сувениры для своих зарубежных спонсоров. Верите, пыталась даже упаковать в баул четыре мои ордена и закрытые медали за вторичные взятия Будапешта и Праги. Скажу честно: я сделал попытку удержать бывшего близкого человека в пределах недосягаемости для ЦРУ и Пентагона.

Прихожу в кабинет к земляку – он был большой шишкой на Лубянке – и делюсь с ним святыми патриотическими сомнениями. Мало ли чего, говорю, могла запомнить моя половина, потому что я, возможно, разговариваю сам с собой во сне из-за многолетнего пребывания целого ряда военных тайн во мраке моего внутреннего одиночества. Сними ты ее, прошу, с трапа, пожалуйста, от греха подальше.

Представьте, мой земляк цинично хохочет и говорит, что все наши сверхсупергипертайны давно Америке прекрасно известны и мы лишь поэтому уверенно вздернули над страной железного Феликса, простите, железный занавес. Вообще, говорит земляк, закрывай сифон, открывай поддувало и круто вставай на рельсу строительства свободного рынка. Мы отстали от Европы и Америки ровно на сто пятьдесят лет по вине этих гнусных марксистско-апрельских дебилов и, конечно, тезисов. Благодаря их невменяемости нам теперь не Штаты придется догонять, а Пекин косоглазый. Вот в чем основная политическая, но тщательно засекреченная причина так называемой перестройки. Вот как печально завонял марксистско-ленинско-сталинский экскремент. Поэтому готовься, пожалуйста, хоть ты, Иван, оперативно ворочать конвертируемой валютой. Получать начнешь не зарплату, а прибыль. Хватит с тебя и с меня времен военно-коммунистического аскетизма. Ницца. Багамы. Усталый лежишь в парижском отеле, сдувая с губы шампанскую пену, указательным пальцем, а то еще кое-чем набираешь номер. Максимум через двадцать минут сваливается на тебя с потолка девушка, скажем, гаитяно-гавайской национальности и с дрожащей гитарой в загорелых руках, Ваня! Вот за что мы с тобой боролись, а не за коммунистические идеалы – будь они прокляты! Чем скорее допрут до этой абсолютной истины все, от русских до чукч, не говоря о других, менее великих национальностях, тем успешнее обгоним мы и перегоним китаез в строительстве народного капитализма в одной отдельно взятой стране. Между прочим, знай: на ВПК надвигается неминуемая конверсия. Так что даем тебе зло, извини, «добро» на индивидуальный пошив… ха-ха-ха… шкуры – и валяй!

Земляку я сразу же ответил со слезами на глазах, что из родного ВПК меня вынесут только вперед мысками шевровых моих штиблет, начищенных в последний раз парадным гуталином…

Перейти на страницу:

Все книги серии Ю.Алешковский. Собрание сочинений в шести томах

Том 3
Том 3

Мне жаль, что нынешний Юз-прозаик, даже – представьте себе, романист – романист, поставим так ударение, – как-то заслонил его раннюю лирику, его старые песни. Р' тех первых песнях – я РёС… РІСЃРµ-таки больше всего люблю, может быть, потому, что иные из РЅРёС… рождались у меня на глазах, – что он делал в тех песнях? Он в РЅРёС… послал весь этот наш советский порядок на то самое. Но сделал это не как хулиган, а как РїРѕСЌС', у которого песни стали фольклором и потеряли автора. Р' позапрошлом веке было такое – «Среди долины ровныя…», «Не слышно шуму городского…», «Степь да степь кругом…». Тогда – «Степь да степь…», в наше время – «Товарищ Сталин, РІС‹ большой ученый». Новое время – новые песни. Пошли приписывать Высоцкому или Галичу, а то РєРѕРјСѓ-то еще, но ведь это до Высоцкого и Галича, в 50-Рµ еще РіРѕРґС‹. Он в этом вдруг тогда зазвучавшем Р·вуке неслыханно СЃРІРѕР±одного творчества – дописьменного, как назвал его Битов, – был тогда первый (или один из самых первых).В«Р

Юз Алешковский

Классическая проза

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература