Том 3

Его товарищ только молча кивнул в ответ, словно боясь услышать звук собственного голоса в этой тишине. Так брели они в тревожном молчании и вдруг очутились перед распахнутой настежь дверью. Над нею, вдоль всей стены, тянулась грубо размалеванная вывеска с надписью «Монте-Карло». А у двери, надвинув шляпу на глаза, откинувшись на спинку стула, сидел какой-то человек и грелся на солнце. Это был старик. Длинные седые волосы и борода придавали ему патриархальный вид.

– Да это никак старый Джим Каммингз! Видно, и он опоздал на страшный суд, – сказал Кинк Митчелл.

– Не слыхал, должно быть, как архангел Гавриил дудел в трубу, – прибавил Хутчину Билл. – Эй, Джим! Проснись! – окликнул он старика.

Тот встал со стула, припадая на одну ногу, и, моргая спросонок глазами, машинально забормотал:

– Какого прикажете налить, ребята, какого налить?

Они вошли за ним в дом и стали рядом у длинной стойки, за которой обычно полдюжины расторопных буфетчиков еле поспевали обслужить посетителей. В большом зале, всегда таком оживленном и шумном, стояла унылая, кладбищенская тишина. Не побрякивали фишки, не катились с легким жужжанием костяные шары. Столы для игры в рулетку и фараон были накрыты чехлами и казались могильными плитами. Из соседней комнаты, танцевального зала, не доносились веселые женские голоса.

Старый Джим Каммингз, взяв в свои дрожащие руки стакан, вытер его, а Кинк Митчелл начертал свои инициалы на пыльной стойке.

– Где же девушки? – крикнул Хутчину Билл деланно-веселым голосом.

– Уехали, – отвечал старый буфетчик. Голос его был такой же старый, как сам он, и такой же дрожащий и неуверенный, как его руки.

– Где Бидуэлл и Барлоу?

– Уехали.

– А Сиутуотер Чарли?

– Уехал.

– А его сестра?

– Тоже.

– Ну, а твоя дочь Салли с малышом?

– Уехали, все уехали…

Старик печально покачал головой и в рассеянности принялся переставлять пыльные бутылки.

– Да куда же их всех понесло, черт возьми? – взорвался наконец Кинк Митчелл. – Чума, что ли, их отсюда выгнала?

– Так вы ничего не знаете? – Старик тихонько хихикнул. – Все уехали в Доусон!..

– Что это за Доусон такой? – спросил Билл. – Ручей, местечко или, может, какой-нибудь новый кабак?

– Да неужто вы о Доусоне не слышали? – Старик опять захихикал. – Да ведь это целый город, побольше нашей Сороковой! Да, сэр, побольше Сороковой Мили.

– Вот уж восьмой год я болтаюсь в этих краях, – с расстановкой произнес Билл, – а, признаюсь, впервые слышу про такой город. Знаешь что, налей-ка мне еще виски. Я прямо-таки обалдел от твоих новостей, ей-богу! Где же, к примеру, находится этот Доусон?

– Да у самого устья Клондайка, в низине, – пояснил старый Джим. – А сами-то вы где пропадали все лето?

– Мало ли где! – сердито буркнул Кинк Митчелл. – Там, где мы были, так черно от комаров, что, если хочешь взглянуть на солнце, узнать, который час, приходится запускать в небо палкой. Верно я говорю, Билл?

– Верно, верно! – подтвердил Билл. – Кстати, об этом самом Доусоне, Джим, – расскажи, что это за штука такая?

– Ручей, Бонанзой называется – унция золота на каждый лоток, а до жилы еще и не добрались.

– Кто же его разыскал?

– Кармак.

При этом имени друзья обменялись взглядом, выражавшим крайнюю досаду, и многозначительно подмигнули друг другу.

– Сиваш Джордж! – фыркнул Хутчину Билл.

– Который с индианкой спутался? – презрительно усмехнулся Кинк Митчелл.

– Воображаю, что он мог найти! Вот уж ради чего не стоит трепать мокасины!

– И я так думаю, – сказал Кинк. – Лодырь, какого свет не видывал, – для себя и то лосося не поймает. Недаром он завел дружбу с индейцами. Наверное, и его чумазый зятек – как его, Скукум Джим, что ли, – верно, и он туда же?

Старый буфетчик кивнул.

– Это еще что, туда кинулась вся Сороковая, кроме меня да двух-трех калек.

– И пьянчужек, – добавил Кинк Митчелл.

– Ну нет! – с жаром возразил старик.

– Никогда не поверю, чтобы старик Хонкинс потащился с ними!

– Ставлю стакан виски, если его здесь нет! – сказал Билл громко и уверенно.

Лицо старого Джима просияло.

– Вот и проиграл, Билл! Виски за тобой.

– Как же этой старой губке удалось выбраться из Сороковой Мили? – спросил Митчелл.

– А вот как: связали да и бросили в лодку, – объяснил старый Джим. – Вошли прямо сюда, вытащили его из этого самого кресла в углу, да еще трех пьянчужек выволокли из-под рояля. Говорю вам, весь поселок вышел На Юкон и понесся к Доусону, точно сам черт за ними гнался. Женщины, дети, грудные младенцы – все! Ко мне подходит Бидуэлл и говорит: «Ты, говорит, Джим, присмотри тут за „Монте-Карло“, а я ухожу». А я ему: «А Барлоу где?» «Уехал, говорит, и я еду. Беру запас виски – и за ним следом». Сказал да что есть духу к лодке и давай как бешеный работать шестом, даже не спросил меня, согласен ли я. Вот и сижу здесь. Четвертый день никому не наливал виски. Вы первые.

Товарищи переглянулись.

– Черт побери мои пуговицы! – воскликнул Хутчину Билл. – Всякий-то раз, когда дают суп, мы с тобой приходим с вилками вместо ложек!

– Да, Билл, просто руки опускаются! – подтвердил Кинк Митчелл. – Паломничество лодырей, пьяниц и пустозвонов!