Том 3

«Под могучей десницей Чингиз-хана в Монгольских степях водворился мир. Но большинство кочевников были нищие батраки, лишенные скота, тогда как ханы владели тысячеголовыми стадами, и среди голодных бедняков (харагу) часто происходили волнения. Тогда Чингиз-хан объявил, что скоро все монголы станут богатыми и счастливыми. Весной 1211 года Чингиз-хан с двухсоттысячной конной армией внезапно двинулся на дремлющий самовлюбленный Китай. Через несколько месяцев его Северо-Восточная часть оказалась во власти монгольского завоевателя… А через три года, во главе вдвое большего войска, решив покорить Западные народы Земли вплоть до «обтекающего Вселенную «Последнего моря», за которым, по представлениям монголов, «начинается «Страна Вечного Мрака», пересекши Великую пустыню Гоби, Чингиз-хан в 1219 году прибыл на берега Черного Иртыша. Отсюда начался его поход в Среднюю Азию и дальше на Запад до реки Калки, где произошла знаменитая битва с русскими воинами…»

Эпоха и события этого военного похода легли в основу содержания романа В. Яна «Чингиз-хан».

«…Читая восточные летописи, я убедился, что монголы побеждали более ужасом, который они внушали своей численностью, дисциплиной и зверствами, чем своей храбростью и силой. Они сами в своих песнях пели: «Ужас летит впереди наших коней и бросает противников на колени…»

Среди множества проявлений трусости, предательства, желания подарками, покорностью избежать монгольского меча я искал смельчаков — «богатырей духа», которые не боялись монголов, а храбро бросались в бой с ними. Чингиз-хан ненавидел этих смельчаков и, жестоко расправляясь, подвергал мучительным казням.

Таким был защитник Отрара Инальчик-Каир-хан, который полгода держался против осаждающих; обезоруженный, он под конец отбивался одними кирпичами и был схвачен врагами. Чингиз-хан натешился над таким упорным противником, приказал влить в глаза и уши Инальчик-хана расплавленное серебро…

Защитник Ходжента Тимур-Мелик мужественно бился с монголами, а после падения города он участвовал в героической защите Ургенча, и далее, вплоть до своей трагической смерти, тоже в мучениях, боролся с жестокими захватчиками.

О борьбе жителей Ургенча с осаждающими монголами нельзя говорить без чувства глубочайшего уважения к его защитникам. К сожалению, мы не знаем их имен, но пример жителей огромного города, бесстрашно сражавшихся с завоевателями, — образец для нынешних поколений среднеазиатских народов, напоминает, какие у них были героические предки…

Один из самых светозарных героев народов Средней Азии — Джелаль эд-Дин, получивший торжественное звание «последнего Хорезм-шаха», тогда, когда Великого Хорезма уже не существовало, а были только истерзанные, ограбленные монголами провинции с разбежавшимся населением… он зажег в горах сигнальные огни, призвав добровольцев к борьбе, и возле него стала возникать армия. В битве при Перване хорезмийцы Джелаль эд-Дина разгромили войско монгольского хана Шики-Хуту-Хо… Джелаль эд-Дин призывал местных феодальных правителей объединиться, чтобы общими силами изгнать завоевателей. Но, занятые пограничными ссорами, ханы не хотели поставить перед собой единую великую задачу освобождения Родины и были поодиночке покорены монголами… По преданиям, Джелаль эд-Дин долго скитался, призывая к борьбе, пока не был предательски заколот во сне вероломным убийцей…»

Не только провидческий сон в иранской пустыне, а и другие раздумья привели В. Яна к теме трилогии. По его убеждению, «ордынское иго» имело неизмеримо огромные последствия для всех народов, населяющих пределы нашей страны, в особенности оно сказалось на всей последующей истории русского народа и его государства: централизация государственной власти, исполнительность вместо своеволия, дисциплина воинского строя, многие азиатские обычаи, словообразования и прочие проявления «ордынского» влияния, привнесенные в жизнь, быт и речь русского народа, во многом изменили общественные отношения на Руси.

Тернист оказался путь к опубликованию «Чингиз-хана».

В разгар работы над повестью писателю, часто видевшему во сне героев своих творений, вновь приснился Чингиз-хан, и он записал в дневнике (1.III.35):

«Я был вчера в объятьях Чингиз-хана,
Он мне хотел сломать спинной хребет!
Но человек — игра и радостей и бед,
И светится еще звезда Софера-Яна!..»

Летом того же года писатель заканчивает первый вариант повести: «…постепенно образы, толпившиеся лихорадочно в голове, ложились ровными строчками на бумаге. Люди, затерянные в тумане столетий, — забитый крестьянин Курбан, дервиш Хаджи-Рахим, смелый Джелаль эд-Дин, — все начнут жить в памяти читателя… Мой «Чингиз-хан» заканчивается так: «Все живущее, даже самые могущественные владыки, погибает, повесть остается»… Останется ли жить моя повесть?..» (12.VI.35).