— «Полно!» — отвечает рабочий. — «Хлопок сгнил бы, а веретена заржавели бы, если бы я не употребил их для прядения. [426] Правда, те 3 фунта пряжи, которые ты удерживаешь в свою пользу, представляют только стоимость твоего хлопка и твоих веретен, потребленных в процессе производства пяти фунтов пряжи и, следовательно, содержащихся в этих последних. Но только мой труд, потребив эти средства производства как таковые, сохранил стоимость хлопка и веретен. За эту, сохраняющую стоимость, силу моего труда я ничего от тебя не требую, так как, — помимо самого прядения, за которое я получаю 2 фунта, — она не стоила мне никакого добавочного рабочего времени. Это природный дар, присущий моему труду, дар, который мне ничего не стоит, но который сохраняет стоимость постоянного капитала. И если я ничего за это от тебя не требую, то и ты не имеешь никаких оснований требовать от меня вознаграждения за то, что без веретен и хлопка я не мог бы прясть. Ведь без прядения твои веретена и хлопок не стоили бы и ломаного гроша».
Прижатый к стене капиталист говорит: «2 фунта пряжи, действительно, стоят 2 шилл. Они представляют это именно количество твоего рабочего времени. Но ведь я должен платить тебе за них еще до того, как я их продал. Может быть, мне совсем не удастся продать их. Это — риск № 1. Во-вторых, возможно, что я их продам ниже их цены. Это — риск № 2. А, в-третьих, как бы там ни было, приходится еще тратить время на их продажу. Должен ли я ради тебя даром брать на себя оба эти риска и, сверх того, еще потерю времени? Даром ничего, кроме смерти, не получишь».
— «Постой-ка», — отвечает рабочий, — «каковы наши отношения? Мы противостоим друг другу как товаровладельцы, ты — как покупатель, мы — как продавцы, потому что ты ведь хочешь купить у нас нашу долю в продукте, 2 фунта, а то, что в них содержится, — это на деле не что иное, как наше собственное овеществленное рабочее время. И вот ты заявляешь, что мы должны продать тебе свой товар ниже его стоимости, чтобы ты в результате этого получил больше стоимости в виде товара, чем имеешь теперь в виде денег. Стоимость нашего товара равна 2 шилл. Ты хочешь дать за него только 1 шилл., благодаря чему ты, — так как один шиллинг содержит столько же рабочего времени, сколько 1 фунт пряжи, — получишь в обмен стоимость вдвое большую, чем та, которую сам отдаешь в обмен. Напротив, мы получили бы вместо эквивалента только половину эквивалента, вместо эквивалента двух фунтов пряжи — лишь эквивалент одного фунта. И на чем основываешь ты это требование, противоречащее закону стоимости и обмена товаров в соответствии с их стоимостями? На чем? На том, что ты — покупатель, а мы — продавцы, что наша стоимость существует в форме пряжи, товара, а твоя стоимость — в форме денег, что определенная стоимость, оставаясь той же, противостоит, в форме пряжи, такой же стоимости в форме денег. Но, милейший! Ведь это — только смена формы, касающаяся того выражения, которое стоимость получает, но оставляющая неизменной величину стоимости. Или ты держишься того ребяческого взгляда, что всякий товар должен продаваться ниже своей цены, — т. е. ниже той суммы денег, в которой представлена его стоимость, — потому что в форме денег он-де приобретает большую стоимость? Но нет, милейший, он вовсе не приобретает большей стоимости; величина его стоимости не изменяется, она только представлена теперь в чистом виде меновой стоимости.