Но отвлечемся от этих нелепостей. К должен уплатить П (праздному капиталисту) ренту в размере 100 ф. ст. за землю или за капитал, занятый (loue) первым у второго. Он платит эти 100 ф. ст. из своей прибыли (откуда она возникла, мы еще не знаем). Затем он продает П свои продукты, которые съедаются или самим П непосредственно или его прихлебателями (непроизводительными наемными работниками); и при этом К продает ему эти продукты по чрезмерно дорогой цене, например на 25 % выше их стоимости. Продукты стоимостью в 80 ф. ст. он продает П за 100 ф. ст. В данном случае К, безусловно, выручает прибыль в 20 ф. ст. Он дал П ассигновку на товар в 100 ф. ст. Но когда тот реализует полученную ассигновку, К отпускает ему товара лишь на 80 ф. ст., повысив номинальную цену своих товаров на 25 % выше их стоимости. Если бы П примирился с таким положением вещей, при котором он потребляет товаров на 80 ф. ст., а уплачивает за них 100 ф. ст., то прибыли К никогда не могли бы превысить 25 %. Эти цены, это надувательство повторялись бы из года в год. Но П желает есть на 100 ф. ст. Если он — землевладелец, то что остается ему делать? Он закладывает капиталисту К участок земли за 25 ф. ст., за которые тот доставляет ему товар стоимостью в 20 ф. ст., ибо он продает товар на 25 % (1/4) выше его стоимости. Если П — владелец денег, дающий их в ссуду, то он уступает капиталисту К 25 ф. ст. из своего капитала, за что капиталист К доставляет ему на 20 ф. ст. товара.
Предположим, что капитал (или стоимость земли) был отдан в ссуду из 5 процентов. В таком случае он составлял 2000 ф. ст. Теперь он составляет только 1975 ф. ст. Рента этого П равна теперь 983/4 ф. ст. И так продолжалось бы дальше: П все время потреблял бы действительную товарную стоимость в 100 ф. ст., а его рента непрерывно уменьшалась бы, так как для того, чтобы иметь на 100 ф. ст. товара, он все время должен проедать все большую часть самого капитала, имеющегося у него. Так мало-помалу К получил бы в свои руки весь капитал П и присвоил бы себе, вместе с самим капиталом, также и его ренту, т. е. ту часть получаемой им на занятый капитал прибыли, которую он раньше отдавал праздному капиталисту П. Очевидно, этот процесс и представляется воображению господина Дестюта, потому что он продолжает:
«Но, скажут, если это так и если предприниматели различных отраслей производства действительно пожинают ежегодно больше, чем посеяли, то в короткое время они должны завладеть всем общественным богатством, и в государстве вскоре останутся одни только наемные работники, не имеющие собственности, и капиталистические предприниматели. Это верно, и дело обстояло бы так в действительности, если бы предприниматели или их наследники, обогатившись, не удалялись от дел и, таким образом, не пополняли непрерывно класс праздных капиталистов; и все же, несмотря на подобного рода эмиграцию, часто имеющую место, мы видим, что, когда производство в данной стране развивается в течение некоторого времени без слишком больших потрясений, капиталы предпринимателей всегда возрастают не только пропорционально росту общего богатства, но и в гораздо еще большей степени… К этому можно было бы добавить, что этот результат был бы еще гораздо ощутительнее, не будь тех громадных поборов, которыми в форме налогов все правительства из года в год отягощают деятельный в производстве класс» (стр. 240–241).
И господин Дестют до известного пункта совершенно прав, хотя совсем не в том, что он хочет объяснить. В эпоху гибнущего средневековья и поднимающегося капиталистического производства быстрое обогащение «деятельных капиталистов» отчасти объясняется тем, что они прямо надували земельных собственников. Когда стоимость денег в результате сделанных в Америке открытий понизилась, фермеры продолжали платить земельным собственникам номинально, но не реально, прежнюю ренту, тогда как промышленники продавали товары тем же земельным собственникам не только по повысившейся денежной стоимости, но даже просто выше их стоимости. Точно так же во всех тех странах, например азиатских, где главный доход страны в форме земельной ренты находится в руках земельных собственников, государей и т. д., малочисленные и потому не зависящие от конкуренции промышленники продают им свои товары по монопольным ценам и таким путем присваивают себе часть их дохода, обогащаются [405] не только тем, что продают им «неоплаченный» труд, но и тем, что продают товары за большее количество труда, нежели в них содержится. Только господин Дестют опять неправ, полагая, что капиталисты, ссужающие деньги, дают себя обманывать подобным же образом. Наоборот, взимая высокие проценты, они являются, прямо или косвенно, участниками этих высоких прибылей, участниками этого надувательства.
Что господину Дестюту рисовалось именно это явление, показывает следующая его фраза: