Том 2. «Жизнь идиота» и другие новеллы

Во время этого разговора я вдруг заметил, что наши лица стали видны совершенно отчетливо. В то же время кругом ничто не изменилось: на небе по-прежнему не было ни звездочки. Мне снова стало жутко, и я то и дело поглядывал вверх. Жена, видно, тоже обратила на это внимание: я еще ничего не успел сказать, как она уже ответила на мой безмолвный вопрос:

— Это из-за песка так, правда?

И она, прижав руки к груди, повернулась к широкому пляжу.

— Песок, он любит шутки шутить. Ведь и в миражах тоже он виноват. Вы еще не ходили смотреть мираж?

— Как-то на днях ходила. Правда, видно было только что-то синее.

— Вот, вот. И мы тоже только это видели.

Мы миновали мост через Хикидзи-гава и пошли по краю дамбы у Адзумая. Поднявшийся вдруг ветер шумел меж вершинами сосен. В это время впереди показалась одинокая фигура. Это был мужчина невысокого роста. Он быстро шагал в нашу сторону. Я вдруг вспомнил галлюцинацию, которая была у меня этим летом. Тогда в такой же вечер лист бумаги, повисший на ветке тополя, мне показался стальным шлемом. Но этот мужчина не был галлюцинацией: по мере того как расстояние между нами сокращалось, становилась все отчетливее видна его рубашка.

— Что это за булавка у него в галстуке? — спросил я вполголоса и тут вдруг обнаружил, что принял за булавку огонек сигареты. Жена первая не удержалась и прыснула в рукав кимоно. А мужчина тем временем невозмутимо прошел мимо нас.

— Ну, пока! Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

В хорошем настроении Мы попрощались с О. и пошли дальше под шум сосен, раскачиваемых ветром. К шуму сосен примешивалось чуть слышное стрекотанье кузнечиков.

— Когда у дедушки годовщина свадьбы? Дедушкой она называла отца.

— В самом деле, когда же?.. Сливочное масло из Токио уже привезли?

— Нет еще. Только колбасу...

Мы подошли к воротам — к полураспахнутым воротам...

4 февраля 1927 г.

В СТРАНЕ ВОДЯНЫХ

Это история, которую рассказывает всем пациент номер двадцать третий одной психиатрической больницы. Ему, вероятно, уже за тридцать, но на первый взгляд он кажется совсем молодым. То, что ему пришлось испытать... впрочем, совершенно не важно, что ему пришлось испытать. Вот он неподвижно сидит, обхватив колени, передо мной и доктором С, директором больницы, и утомительно длинно рассказывает свою историю, время от времени обращая взгляд на окно, где за решеткой одинокий дуб протянул к хмурым снеговым тучам голые, без единого листа, ветви. Иногда он даже жестикулирует и делает всевозможные движения телом. Например, произнося слова «я был поражен», он резким движением откидывает назад голову.

По-моему, я записал его рассказ довольно точно. Если моя запись не удовлетворит вас, поезжайте в деревню Н., недалеко от Токио, и посетите психиатрическую больницу доктора С. Моложавый двадцать третий номер сначала, вероятно, вам вежливо поклонится и укажет на жесткий стул. Затем с унылой улыбкой тихим голосом повторит этот рассказ. А когда он закончит... Я хорошо помню, какое у него бывает при этом лицо. Закончив рассказ, он поднимется на ноги и закричит, потрясая сжатыми кулаками:

— Вон отсюда! Мерзавец! Грязная тварь! Тупая, завистливая, бесстыжая, наглая, самодовольная, жестокая, гнусная тварь! Прочь! Мерзавец!

1

Это случилось летом три года назад. Как и многие другие, я взвалил на спину рюкзак, добрался до горячих источников Камикоти и начал оттуда восхождение на Хотакаяма. Известно, что путь на Хотакаяма один — вверх по течению Адзусагава. Мне уже приходилось раньше подниматься на Хотакаяма и даже на Ярига-такэ, поэтому проводник мне был не нужен, и я отправился в путь один по долине Адзусагава, утопавшей в утреннем тумане. Да... утопавшей в утреннем тумане. Причем этот туман и не думал рассеиваться. Наоборот, он становился все плотнее и плотнее. После часа ходьбы я начал подумывать о том, чтобы отложить восхождение и вернуться обратно, в Камикоти. Но если бы я решил вернуться, мне все равно пришлось бы ждать, пока рассеется туман, а он, как назло, с каждой минутой становился плотнее. «Эх, подниматься, так подниматься», — подумал я и полез напролом через заросли бамбука, стараясь, впрочем, не слишком удаляться от берега.

Единственное, что я видел перед собой, был плотный туман. Правда, время от времени из тумана выступал толстый ствол бука или зеленая ветка пихты или внезапно перед самым лицом возникали морды лошадей и коров, которые здесь паслись, но все это, едва появившись, вновь мгновенно исчезало в густом тумане. Между тем ноги мои начали уставать, а в желудке появилось ощущение пустоты. К тому же мой альпинистский костюм и плед, насквозь пропитанные туманом, сделались необыкновенно тяжелыми. В конце концов я сдался и, угадывая направление по плеску воды на камнях, стал спускаться к берегу Адзусагава.