Читаем Том 2: Театр полностью

Король. Едва спаслись! Спасибо ее материнскому сердцу, пелена спала с моих глаз Из пустого тщеславия, Мерлин, из тщеславия я чуть не принес в жертву мою обезьянку, а сын… я забыл про сына. Я чуть не покинул своего сына. Чуть не убил своего сына. И занесло же нас — хорошо, что вовремя спохватились.

Мерлин. Сир, не делите шкуру неубитого медведя. Благодарить меня будете потом.

Король. Для честного человека делить шкуру неубитого медведя равносильно обязательству этого медведя убить.

Мерлин. Все равно. Подождите, пока они вернутся в замок целыми и невредимыми. А сейчас — все по местам. Я останусь тут. Попрощайтесь с Гавейном и пришлите его ко мне. Не задерживайтесь надолго с остальными. Скажите что вы с королевой не хотите долгого прощания и тягостных сцен. Ступайте наверх вместе с Бландиной. Запритесь. Машите из окна платками. Главное — от этого зависит успех моего плана — не спускайтесь, пока все не уедут. Обещаете ли вы, сир, исполнить мои указания точь в-точь?

Король. Обещаю все, что хочешь. (Открывает дверь в глубине) Ну и Пятидесятница!

Мерлин (окликает). Сир!

Король. Ты меня зовешь?

Мерлин. Чуть не забыл. Если вдруг мне понадобится связаться с вами из Черного Замка, я пошлю летучую мышь. Следите хорошенько. Если в этот зал влетит и будет кружиться летучая мышь, на лапке у нее вы найдете письмо.

Король. Летучая мышь? Фу!

Мерлин. Преодолейте вашу брезгливость. У меня есть кое-какая власть над этими милыми зверюшками.

Король. Исполню, все исполню! Да, я заслужил хороший урок.

Выходит. Мерлин, оставшись один, направляется к окну, в которое врывается лай собак и звон оружия. Притаившись, выглядывает. Входит Галахад в алых доспехах; не видя его направляется к столу и собирается закрыть цветок. Но, заметив Мерлина, стоящего к нему спиной, передумывает и беззвучно кладет крышку на место.

Галахад. Мессир Мерлин!

Мерлин (подскакивает). Вы испугали меня, рыцарь. Я принял вас за призрак.

Галахад. Никогда бы не поверил, мессир Мерлин, что призраки или другие потусторонние создания способны вас испугать.

Мерлин. Я всего лишь скромный алхимик…

Галахад. Вы не скромный алхимик.

Мерлин. Тогда кто же я? Любопытно было бы услышать это из ваших уст — из уст рыцаря Грааля, героя дня.

Галахад. Хитрость между нами бесполезна. Время не ждет. Я знаю, кто вы такой, Мерлин. Вы обманули доверие короля. Вы — чародей Мерлин, жестокий и коварный старик, с которым я решил бороться. (Мерлин кланяется.) Отдаю должное вашей откровенности и буду столь же откровенен с вами. Мерлин, ваша цель — вредить жизни, разлаживать ее и умерщвлять. Вы из нее высасываете кровь и соки. Ваша сила — отрицательная. Истина вам омерзительна. Вампир и святотатец, вы не покидаете облюбованного вами места, пока не превратите его в прах. Но в этот раз — берегитесь. В моих жилах течет легкая кровь, и вы производите свои маневры перед лицом достойного противника. Будьте спокойны, я не стану вас разоблачать. Я сделаю так, что вы будете вынуждены сами себя разоблачить. (Мерлин кланяется.) И последнее, чтоб вы знали, с кем имеете дело: я сын Мелузины и Ланселота.

Мерлин. Вы! (Бросается к нему, но Галахад уже покинул зал. С разгона Мерлин оказывается перед окном; зовет) Мессир Гавейн! Мессир Гавейн! (Бежит к двери в глубине.) Мессир Гавейн! Где вы? Спускайтесь! Скорее сюда! (Спеша к правой двери, сталкивается нос к носу с вошедшим Гавейном.) Где ты шлялся, паршивец?

Лже-Гавейн. Это я-то шлялся! Иду, иду. Вы что, хозяин, думаете, так легко освободиться? Меня дергают во все стороны; Гавейн туда, Гавейн сюда, и дядюшка меня лобызает, и королева сморкается, и Бландина меня прощает, и рыцарь в моей собственной спальне снаряжается. Уф! вот я весь ваш, но не без труда.

Мерлин. Все пропало.

Лже-Гавейн. Что пропало?

Мерлин. Галахад знает, кто я такой. Кто мы такие. У него легкая кровь. Он сын Ланселота. Он объявил мне войну.

Лже-Гавейн. Сын Ланселота? А… Ланселот знает?

Мерлин. Нет еще.

Лже-Гавейн. В ваших искусных руках такой сын может стать для него изрядной проблемой. А ваши планы ему известны?

Мерлин. Мои планы, дубина! Какие планы? Теперь нам только бы выбраться целыми и невредимыми из этой заварухи, стравить их друг с другом, погубить королеву в глазах Ланселота и Галахада в глазах короля.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жан Кокто. Сочинения в трех томах с рисунками автора

Том 1: Проза. Поэзия. Сценарии
Том 1: Проза. Поэзия. Сценарии

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.В первый том вошли три крупных поэтических произведения Кокто «Роспев», «Ангел Эртебиз» и «Распятие», а также лирика, собранная из разных его поэтических сборников. Проза представлена тремя произведениями, которые лишь условно можно причислить к жанру романа, произведениями очень автобиографическими и «личными» и в то же время точно рисующими время и бесконечное одиночество поэта в мире грубой и жестокой реальности. Это «Двойной шпагат», «Ужасные дети» и «Белая книга». В этот же том вошли три киноромана Кокто; переведены на русский язык впервые.

Жан Кокто

Поэзия
Том 2: Театр
Том 2: Театр

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.Набрасывая некогда план своего Собрания сочинений, Жан Кокто, великий авангардист и пролагатель новых путей в искусстве XX века, обозначил многообразие видов творчества, которым отдал дань, одним и тем же словом — «поэзия»: «Поэзия романа», «Поэзия кино», «Поэзия театра»… Ключевое это слово, «поэзия», объединяет и три разнородные драматические произведения, включенные во второй том и представляющие такое необычное явление, как Театр Жана Кокто, на протяжении тридцати лет (с 20-х по 50-е годы) будораживший и ошеломлявший Париж и театральную Европу.Обращаясь к классической античной мифологии («Адская машина»), не раз использованным в литературе средневековым легендам и образам так называемого «Артуровского цикла» («Рыцари Круглого Стола») и, наконец, совершенно неожиданно — к приемам популярного и любимого публикой «бульварного театра» («Двуглавый орел»), Кокто, будто прикосновением волшебной палочки, умеет извлечь из всего поэзию, по-новому освещая привычное, преображая его в Красоту. Обращаясь к старым мифам и легендам, обряжая персонажи в старинные одежды, помещая их в экзотический антураж, он говорит о нашем времени, откликается на боль и конфликты современности.Все три пьесы Кокто на русском языке публикуются впервые, что, несомненно, будет интересно всем театралам и поклонникам творчества оригинальнейшего из лидеров французской литературы XX века.

Жан Кокто

Драматургия
Эссеистика
Эссеистика

Третий том собрания сочинений Кокто столь же полон «первооткрывательскими» для русской культуры текстами, как и предыдущие два тома. Два эссе («Трудность бытия» и «Дневник незнакомца»), в которых экзистенциальные проблемы обсуждаются параллельно с рассказом о «жизни и искусстве», представляют интерес не только с точки зрения механизмов художественного мышления, но и как панорама искусства Франции второй трети XX века. Эссе «Опиум», отмеченное особой, острой исповедальностью, представляет собой безжалостный по отношению к себе дневник наркомана, проходящего курс детоксикации. В переводах слово Кокто-поэта обретает яркий русский адекват, могучая энергия блестящего мастера не теряет своей силы в интерпретации переводчиц. Данная книга — важный вклад в построение целостной картину французской культуры XX века в русской «книжности», ее значение для русских интеллектуалов трудно переоценить.

Жан Кокто

Документальная литература / Культурология / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Том 3: Эссеистика [Трудность бытия. Опиум. Дневник незнакомца]
Том 3: Эссеистика [Трудность бытия. Опиум. Дневник незнакомца]

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.Третий том собрания сочинений Кокто столь же полон «первооткрывательскими» для русской культуры текстами, как и предыдущие два тома. Два эссе («Трудность бытия» и «Дневник незнакомца»), в которых экзистенциальные проблемы обсуждаются параллельно с рассказом о «жизни и искусстве», представляют интерес не только с точки зрения механизмов художественного мышления, но и как панорама искусства Франции второй трети XX века. Эссе «Опиум», отмеченное особой, острой исповедальностью, представляет собой безжалостный по отношению к себе дневник наркомана, проходящего курс детоксикации. В переводах слово Кокто-поэта обретает яркий русский адекват, могучая энергия блестящего мастера не теряет своей силы в интерпретации переводчиц. Данная книга — важный вклад в построение целостной картину французской культуры XX века в русской «книжности», ее значение для русских интеллектуалов трудно переоценить.

Жан Кокто

Документальная литература

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги