Том 2: Театр

Королева. Сумасшедшими друг от друга. Ты теперь образумился; я осталась сумасшедшей. Именно это я хотела сказать.

Ланселот. А я, я обожаю тебя, но мне претит страсть, которая слепа, глуха и упрямо не желает видеть то, что есть. Да, ты сумасшедшая! Сумасшедшая, которая ополчается на себя, на меня, на нас и обвиняет меня в нелюбви.

Королева. Мы были счастливы.

Ланселот. Мы хотели быть счастливы вопреки всему, и нам это удавалось, и наша грешная жизнь была жизнью этого замка. Но отдаешь ли ты себе отчет, как зловеще все изменилось? Замок больше не живет, он спит. Замок спит наяву, и мы — его сновидения. Жизнь умерла, умерла, умерла. И напрасно солнце нашей любви обманывает тебя. Жизнь умерла вокруг нас и, может быть, из-за нас.

Королева. Ланселот! Ланселот! Ты втайне мучился, держа себя в узде, все эти два года, которые мне казались сладостными, потому что ты оставался здесь вместо того, чтобы искать приключений. Первые спокойные годы с рождения Саграмура. Тебе хотелось бы стряхнуть ярмо любви, от которой ты устал, и снова покинуть меня, и странствовать по свету.

Ланселот. Для нашей любви это было бы лучше. Да, в самом деле, я последовал бы примеру моих товарищей, если бы встреченные ими дамы не превращались в гиен, рыцари — в пустые доспехи, а крепостные стены не исчезали бы с рассветом.

Королева. Это все Грааль!

Ланселот. Грааль! Грааль! Опять Грааль! Я ожидал этих слов. Нет, я отказываюсь все, что происходит необъяснимого, приписывать Граалю. Это слишком удобно. Его тайна служит прикрытием другим делам, куда менее сверхъестественным, и это я сумею прояснить.

Королева. Ты кощунствуешь. (Крестится.)

Ланселот. Я не кощунствую. В замке Корбеник хранится чаша, в которую Иосиф Аримафейский собрал Кровь Христову, и чаша эта обладает чудотворной, а подчас разрушительной силой. Вот что такое Грааль. Враг может сколько угодно путать карты. Почему Грааль эти последние два года перестал дарить Британии благоденствие? Почему Грааль стал пугалом? Хоть один из нас задался вопросом, его ли действия были истинной причиной этой перемены? Хоть один из нас попробовал жить по-другому? Хоть один из нас позаботился выяснить, не он ли в ответе за это бедствие?

Королева. Любовь, насколько мне известно, никогда не бывает от дьявола.

Ланселот. Наша любовь от Бога, в этом я уверен. Но она таится и лжет. Саграмур — сын нашей вины. Он считал себя непорочным, наш поэт, и правильно считал. Удар копьем на гибельном сиденье — наших рук дело, и метил он в супружескую измену. Ты знаешь это не хуже меня.

Королева. Не надо, я не могу об этом думать, Ланселот.

Ланселот. В чем я тебя и упрекаю.

Королева. Любимый…

Ланселот. Именно потому, что я тебя люблю, я хочу, чтоб ты смотрела правде в глаза. Мы обманываем самого простодушного из людей, человека, под чьим кровом я живу, моего друга, моего короля. Бывает, меня мучает мысль — неужели он не заслужил, чтоб я преклонил перед ним колени, признался в нашей беде и молил его о совете и прощении.

Королева. Это безумие!

Ланселот. Безумие менее безумное, чем то, в котором мы пребываем. У меня нет привилегии женщин — придумывать себе такое счастье, какое им хочется. Мне нужны настоящее счастье, настоящая любовь, настоящий замок, настоящая страна, где солнце чередуется с луной, где времена года сменяются, как им положено, где настоящие деревья приносят настоящие плоды, где в реках настоящие рыбы, а в небе — настоящие птицы, где настоящий снег сходит, открывая настоящие цветы, где все настоящее, настоящее, настоящее, взаправдашнее. Хватит с меня этого тусклого света, этих бесплодных земель, где нет ни дня, ни ночи, где выживают лишь хищные звери и птицы, где больше не действуют законы природы.

Королева. Мое солнце — настоящее, и я ношу его в себе, Ланселот.

Ланселот. Я еще не знаю, с кем борюсь, но я вступаю в борьбу. Я призываю к ответу неведомое.

Королева. Что я могу тебе ответить? Там, где есть ты, я не могу тосковать.

Ланселот. Но взгляни, какие лица у Бландины и Саграмура! Их возраст отражает истину мира. Они разучились улыбаться.

Королева. Саграмур страдает от своего поражения, от раны… а Бландина — из-за Гавейна.

Ланселот. Постой, Гиневра; скажи-ка, не сделала ли тебя эта великая любовь немного эгоисткой? Спроси себя. Первая жертва — Саграмур; вторая — Бландина. Не ты ли по совету Мерлина поощряла это Артурово увлечение, делающее из него посмешище и вызывающее пересуды челяди?

Королева. Я просто хотела… развлечь Артура… отвести его внимание от нас…

Ланселот. И довести до отчаяния Бландину. Если бы племянник не добился такого успеха у дяди, ты, полагаю, пустила бы в ход какую-нибудь любовницу.

Королева (смеясь). Должна признать, я предпочитаю нашего любезного племянника.