Том 2. Студенты. Инженеры

«Совсем не ехать», — хотел было сказать Карташев, но, подавляя волнение, ответил:

— Со скоростью десяти верст.

— Что? Стоило строить железную дорогу для этого.

И, махнув беспечно машинисту, он крикнул:

— Тридцать верст!

— Борис Платонович! — вскрикнул Карташев.

Но Борисов только рассмеялся.

Паровоз, покачиваясь и точно подпрыгивая, понесся вперед. Карташев, замирая, сидел, впившись глазами вперед, и напряженно ждал каждое мгновенье чего-то ужасного.

Борисов весело наблюдал его.

— Постойте, я сейчас приведу его в чувство, — подмигнул он инспектору, и, толкая Карташева, он спросил: — Ну, господа песочные подрядчики, как ваши подряды?

Карташев действительно сразу пришел в себя и, как обожженный, ответил:

— Я не подрядчик.

— Как так?

— Не подрядчик и подрядчиком никогда не буду.

— Вот это настоящий бандурист, — сказал Борисов, ласково, даже нежно обнимая Карташева.

Карташев сразу повеселел, почувствовал себя хорошо.

— Он тоже, — кивнул Борисов на Бызова, — отказался от этого подряда, и Лепуховский.

Теперь, когда они с такой быстротой неслись, ему стала ясна бесполезность его сегодняшней проверки, и он сказал:

— Мне прямо совестно признаться, какой я неграмотный дурак. Вы знаете, сегодня с таким же другим умником из деревни мы прошли с подштопкой весь путь, проверяя подшивку шпал.

— Зачем?

— Боялись, что опрокинется паровоз.

— О-о! Где ж этот другой?

— Он там, на паровозе.

— Покажите его.

— Тимофей! — закричал Карташев.

— Ась! — отозвался Тимофей, а затем показалась и вся довольная фигура.

— Как думаешь, — спросил его Борисов, — доедем до станции или опрокинемся?

— Надо доехать, — ответил весело Тимофей.

— Надо доехать, — это, брат, знать наверняка надо: вы-то шпалы пробовали?

— А как же, — ответил Тимофей, — каждую шпалу удостоверили, иначе разве возможно?

Все смеялись, а Борисов говорил Тимофею:

— Молодец, братец. А вы, — обратился он к Карташеву, — пишите новый учебник.

— Вы когда кончили? — сипло спросил Карташева коренастый, обросший бородой инженер.

— В этом году.

— Бывали на практике раньше?

— Нет.

Инженер помолчал и сказал:

— Ну, вот теперь вы научились, как не надо строить.

— Ну, вот уж, — вскинулся Борисов, — как не надо?

— Конечно, — грубым голосом заговорил инспектор, — эти уроды — так надо? — ткнул он в проносившуюся мимо них будку. — Этот урод мост, как надо?

— Я насчет этого особого мнения, — помолчав, заговорил Борисов. — Слов нет, красивая будка приятнее для глаза и для жизни. Но если сто миллионов живут в неизмеримо худших избах, то еще большой вопрос в смысле справедливости и правильности затраты денег этих миллионов на жизнь нескольких счастливцев, которые будут жить в таких будках. Ну, будки еще туда-сюда. А красавцы мосты, по которым тоскует ваше сердце… На кой леший, спрашивается, красота наших мостов, на которые и смотрят-то только зайцы да волки. Или эти вокзалы-дворцы, зеркала и бархат в вагонах? Роскошная наша русская жизнь, прежний тип почтовых станций вдохновили нас? А между тем каких денег все это стоит? В результате ведь вот что: нам нужно, скажем, двести тысяч верст, а так, как мы размахнулись, мы на эти деньги выстроим только пятьдесят тысяч верст, и того не выстроим. А дело между тем коммерческое прежде всего, и если оно не оправдывает своих расходов, то вместо пользы оно бременем ложится. При нашей постановке вопроса выходит так: чем больше мы будем строить, тем больше будем разоряться. И причина в том, что нам, как самой бедной в мире стране, надо было выбрать самый дешевый тип, а мы выбрали самый дорогой, какого до того и не было, самый ненормальный, следовательно, только назвавши его при этом нормальным. И все потому, что император Николай Павлович с крепостническим размахом, опасаясь иноплеменного вторжения, вместо того чтоб сузить путь против остальной Европы, уширил его на полфута.

Борисов обратился к Карташеву и серьезно сказал ему:

— Несомненно, грамотеями тех времен владело чувство и вашего сегодня опасения: как бы не опрокинуться. Ведь Царскосельскую-то дорогу они шестифутовую закатили. Тара-то на вагон, мертвый груз, значит, семьсот пудов, а подъемная сила — триста, а за границей подъемная сила семьсот пятьдесят, а тара двести двадцать пудов. Помимо двойной стоимости.

— Ну-с, извините, я не согласен с вами, — резко и угрюмо возразил инспектор.

— Извиняю, — развел руками Борисов.

— И я вам докажу…

— Не докажете, потому что уже приехали, и сам господин подрядчик приветствует нас на перроне.

Сикорский махал шляпой, и при ответном махании паровоз остановился.

В окнах пассажирского здания уже виден был накрытый стол.

— Первая умная вещь, которую вижу, — показал на него пальцем инспектор.

— Не было бы подрядчика, — ответил Борисов.

— Не завидуйте, зуда! — смеясь, ткнул его в бок Сикорский.

— А, зуда! — поддержал Сикорского инспектор.

— И чтоб доказать вам, что я зуда, я не дам вам есть, пока не осмотрите всей станции, — сказал Борисов.

— Ну, пока хоть по рюмке водки, — предложил Сикорский.

— Да об чем же толковать? — забасил инспектор. — Кто не желает, может не пить.