Том 2. Солярис. Возвращение со звезд

— И поэтому в каком-то смысле это необходимо, чтобы ты мог рисковать всем. Мы можем. Они — нет. Поэтому они нас боятся.

— Женщины?

— Не только женщины. Все. Гэл!

Он неожиданно сел.

— Что?

— Ты получил гипногог?

— Гипно... аппарат для обучения во сне?

— Ты пользовался им?! — Он почти кричал.

— Нет... а в чем дело?..

— Твое счастье. Выбрось его в бассейн.

— Почему? Что это такое? Ты пользовался им?

— Нет. Что-то меня насторожило, и я прослушал его днем, хотя инструкция запрещала. Ты даже не представляешь!

Я тоже сел.

— Что там?

Он мрачно смотрел на меня.

— Сладости. Одни сладости, говорю тебе. Надо быть снисходительным, надо быть вежливым. Надо смириться с любой неприятностью, если тебя кто-то не понимает или не желает быть добрым по отношению к тебе, например, женщина, в этом виноват ты, а не она. Самая главная добродетель — общественное равновесие, стабилизация, и так далее, и тому подобные сказки. А заключение: жить тихо, писать дневники, не для печати, а просто так, для себя, заниматься спортом и учиться. Слушаться старших.

— Это, наверно, заменитель бетризации,— буркнул я.

— Ясно. И еще всякое там было: нельзя никогда использовать силу или агрессивный тон по отношению к кому-либо, а уж какой позор ударить кого-нибудь, это просто преступление, так как вызывает страшный шок. Ни при каких обстоятельствах драться нельзя, так ведут себя только животные...

— Подожди,— прервал я его,— а если из зоопарка убегут дикие звери?.. Правда... уже нет диких зверей...

— Диких зверей нет,— сказал он,— но есть роботы.

— Ну и что? Ты хочешь сказать, что им можно отдать приказ убить?

— Конечно.

— Ты это точно знаешь?

— Да не совсем. Но в конце концов они должны быть готовы к неожиданностям, ведь даже бетризованный пес может взбеситься, правда?

— Но... но так... подожди! Значит, они могут убивать? Отдавать приказ? Разве это не одно и то же — убивать самому или отдавать приказ?

— Для них — нет. Только in extremis, понимаешь. В экстремальных ситуациях, перед лицом угрозы, как с этим бешенством. В нормальных условиях это не происходит. Но если мы...

— Мы?

— Да, например, мы оба — если бы что-нибудь... ну, понимаешь... то, конечно, нами займутся роботы, а не они... Они не могут. Они добрые.

Он немного помолчал. Его широкая, слегка покрасневшая на солнце грудь вздымалась быстрее.

— Гэл. Если бы я знал. Если бы я об этом знал. Если бы... я... знал...

— Перестань.

— С тобой случилось уже что-то?

— Да.

— Догадываешься, о чем я спрашиваю?

— Да. Две были — одна пригласила меня сразу, как только я вышел из вокзала, нет, не совсем так. Я заблудился на этом проклятом вокзале. Она пригласила меня к себе.

— Она знала, кто ты?

— Я сказал ей. Сначала она боялась, потом... как бы авансом — из жалости или еще почему, не знаю, а потом она здорово испугалась. Я пошел в отель. На следующий день... знаешь, кого я встретил? Рёмера!

— Невероятно! Сколько ему лет, сто семьдесят?!

— Нет, я встретил его сына. Впрочем, ему тоже полтора века. Мумия... Что-то ужасное. Я разговаривал с ним. И знаешь? Он нам завидует.

— Есть чему...

— Он этого не понимает. Ну, так. А потом одна актриса. Их называют реалистками. Она была мною увлечена — еще бы, настоящий питекантроп! Я поехал к ней, а на следующий день сбежал. Это был дворец. Прекрасный! Расцветающая мебель, ходячие стены, постель, отгадывающая мысли и желания... да.

— Хм. Она не боялась?

— Боялась, конечно, но пила что-то — не знаю, может, какой-нибудь наркотик. Перто, что это такое?

— Перто?!

— Да. Знаешь, что это такое? Ты пил?

— Нет,— медленно проговорил он.— Я не пил. Но именно так называется нечто, что снимает...

— Бетризацию? Не может быть!

— Так мне сказал один человек!

— Кто?

— Не скажу. Я дал слово.

— Хорошо. Значит, поэтому... поэтому она...

Я подскочил.

— Садись.

Я сел.

— Как твои дела? — спросил я.— А я все только о себе...

— Мои? Ничего. Значит, я хочу сказать, ничего у меня не получилось. Ничего...— повторил он.

Я молчал.

— Как называется эта местность? — спросил он.

— Клавестра. Но сам городок находится в нескольких милях отсюда. Давай поедем туда. Я хотел отдать машину в ремонт. Вернемся напрямик — побегаем немного. А?

— Гэл,— начал медленно он,— старик...

— Что?

Его глаза улыбались.

— Черта хочешь выгнать легкой атлетикой? Осел ты.

— Сначала реши, старик я или осел,— ответил я.— Что в этом плохого?

— То, что у тебя ничего не получится. Ты случайно не задел кого-нибудь из них?

— Не обидел ли я кого-нибудь? Нет. Зачем?

— Я спрашиваю, не задел ли ты кого-нибудь?

Я только теперь понял, о чем он говорит.

— Нс было причины. А что?

— Не советую.

— Почему?

— Ведь это почти то же самое, что замахнуться на кормилицу. Понимаешь?

— Не совсем. Ты что, уже кого-нибудь задел?

Я старался не проявлять удивления. Олаф был на корабле одним из самых выдержанных.

— Да. Я оказался последним идиотом. Это случилось в первый день. Вернее, ночью. Я не мог выйти из почты — там нет дверей, только такие вертящиеся... видел такие?

— Вертушка?