В ужасе Зямзиков кинулся к выходу. Отбросив в сторону кадило, священник решительным жестом стянул маску с лица. Пустые глазницы черепа, в которых вращались люминесцентные туманности, уставились на перепуганного Викентия. Полы рясы, закрутившись под ногами у псевдоиерея, превратились в огромного вороного коня, который вздыбился и заржал под весом наездника. Сонмы покемонов, противно вереща, столпились за спиной у конного демона, который вскричал:
— Ах ты мерзкий пархатый ниггер! У Него сосешь, а у Меня не хочешь!
Зямзиков выкатился на паперть, чуть не слетев кубарем по церковным ступенькам.
XI
Небо над головой багрово тлело трехмерными пентаграммами. Видно было, что оно явно не собирается протянуть руку помощи Зямзикову. Над крышами по-прежнему витали вороны. До этого дня Викентий видел ад только на обложках компакт-дисков норвежских чернушников и не догадывался, что именно этот летний московский полдень послужил им источником вдохновения.
Вдалеке виднелись башни Кремля. Сонмы крылатых тварей взлетали в небо, словно струя воды из фонтана, из тайного отверстия где-то в самой его середине и тут же рассыпались веером капель над столицей.
Внезапно простая в своей очевидности мысль пронзила мозг Зямзикова: он сошел с ума. Викентий даже удивился, как это он не сделал столь очевидный вывод раньше. Сумасшествие объясняло если не все, то многое из случившегося сегодня. Возможно, рассудок помрачился только на время — Зямзиков видел немало таких случаев в рюмочной «У Веселой белочки».
Воспрянув духом, он уверенно зашагал по вздыбившейся улице, наглядно демонстрировавшей своим профилем шарообразность планеты, на которой жил Викентий.
XII
Вид пустой квартиры (Маша, как обычно, ушла пить кофе и сплетничать к своей подружке, жене Хрякина, Полине) успокоил Зямзикова. Журчал сорванный бачок в туалете, тарахтел холодильник, ровно светился экран монитора — все было как всегда, ничего не вело себя неподобающим образом. Родные стены преисполнили сердце Викентия решимостью: следовало действовать всем чертям вопреки. Сев за компьютер, он вновь набрал проклятый адрес: сайт оказался там, где ему и следовало быть, вместе с ехидной рожей прародителя Шломо. Утешало лишь то, что показания счетчика не изменились. Викентий снова набрал номер хост-провайдера. Ответом, как и прежде, был легкий джаз и голос дамы-робота, попросивший Зямзикова не класть трубку, не отчаиваться и ждать. Викентий подчинился.
Джаз он, понятное дело, не любил, но сегодня звучавшая в трубке музыка буквально заворожила его. Викентий увидел пальмы, жаркий песок, голубое море. Из золотого саксофона в руках Зямзикова лились звуки, сладкие, как сок сахарного тростника, пряные, как ямайский перец. Черные, как эбеновое дерево, пальцы Викентия с плоскими розовыми ногтями проворно бегали по клавишам инструмента. Напротив за столиком тропического кафе сидел красивый молодой блондин с хорошо развитыми трицепсами. Блондин курил толстую черную сигару, подносил ее к пухлым, изящно очерченным губам и сладострастно облизывал ее аккуратно обрезанный кончик. Зямзикову так хотелось очутиться на месте этой сигары, и он еще сильнее впивался крепкими белыми зубами в мундштук саксофона, еще проворнее выводил томную, страстную мелодию. Огонек пульсировал в такт с каждой затяжкой юноши, он разрастался, становился огромен, как багровый шар, карибского солнца, опускающегося в дымку над морским горизонтом. «Хава нагила, хава хава нагила, хава хава нагила вэнисмэха», — пел саксофон. Молодой человек положил сигару на край пепельницы, взялся рукой за выгоревший на солнце чуб и резко дернул за него. Туловище его тут же распалось на две половины, словно виниловый костюм, трицепсы и бицепсы стремительно опали, а из-под съежившейся оболочки показались тощие плечи и прыщавое острое личико куратора Миши.
Вздрогнув, Викентий вышел из транса. Не было ни Карибов, ни саксофона, ни кафе у пляжа, ни сигары — красный же шар на поверку оказался индикатором стоявшего на столе автоответчика — пока в квартире никого не было, кто-то звонил. Викентий положил трубку, решив, что повторит попытку после прослушивания сообщения, надавил на тревожный багровый огонек и тут же пожалел о содеянном.
Все тот же знакомый ехидный Голос прошипел в динамике:
— Эх, Викентий, Викентий! Понял теперь, что ты у Меня в руках? Я заблокировал доступ на этот ресурс для всех IP, кроме твоего. Но как заблокировал, так могу и разблокировать. Покайся, вспомни о грехах твоих, христианин хуев! Это Я тебе говорю, твой Господин!
Слушая короткие гудки, Викентий понял, как глубоко он заблуждался. Всю жизнь он полагал, что кошмар — это то, от чего просыпаются с криком посреди ночи. Но лишь теперь до него дошло, что настоящий кошмар — это то, от чего проснуться нельзя, кричи не кричи.
Терять было уже нечего. Зямзиков вспомнил, что в холодильнике должна стоять початая бутылка водки. «Клин клином вышибают…» — подумалось ему, и он обреченно побрел на кухню.
XIII