Том 2. Повести и рассказы. Мемуары

Женщина взглянула на меня с такой ненавистью, что я подумал, что она может меня укусить. И она не ответила, а прошипела в ответ:

— Во-первых, я была не одна, а с тремя собаками, из которых вы одну, перетрусив, убили. А что я делала? Какое вам дело? Ну, например, наслаждалась лесной тишиной, как вы, хотя бы.

— Наслаждалась лесной тишиной! — усмехнулся я. — Нет, голубушка, вы следовали к мосту, под которым вас дожидался шпион!

Мои слова не произвели на нее ровно никакого действия.

— Когда вы начали называть меня на «вы», — ответила она, — я подумала, что ваше опьянение стало проходить… Но я ошиблась, вы продолжаете бредить. Кто видел этого шпиона, кроме вашего больного воображения?

— Я его видел, когда он убегал, — ответил я, стараясь сохранять спокойствие. — Я его видел и говорил с ним, когда он сидел под мостом. Он обнаружил себя, чихнув…

— Чихнув? — женщина даже привскочила на сиденьи. — Всё это пьяный бред, бред ненормального! Милый солдатик, — и она повернулась в сторону Полина. — Ты трезвее твоего начальника, — пожалуйста, запомни, что он говорит: под мостом сидел кто-то и чихал… Обязательно запомни!

Но умный мой Полин ответил кратко, но внушительно:

— Молчи, стерва! Убить тебя мало.

Женщина словно и не слышала грубого солдатского ответа. Она уже снова повернулась ко мне и затрещала:

— Вы, поручик, начитались Конан-Дойля и Пинкертона… Уверяю вас, этим вы карьеру себе не сделаете!

Тут из кромешного лесного мрака блеснул неяркий огонек: мы подъезжали к дому лесника.

VI

Все документы у Ядвиги Станиславовны Оржельской (она так была в них названа) оказались в полном порядке.

Явно торжествующая, сияющая, она сидела сейчас напротив меня — нас разделял стол, на котором кипел самовар с чайником на конфорке и стояла какая-то еда, хлеб и прочее. Пожилая дама («Жена лесника», — подумал я) каменела за самоваром; уже знакомый мне старик метался позади стула пани Оржельской. Наше вторжение в дом произвело впечатление. Старик, хотя и пытавшийся сохранять свою величественность, показался мне испуганным, о том же говорило и выражение лица его супруги.

Но пани Ядвига торжествовала. Она говорила, говорила и говорила, она трещала, и уже не о том, что она испытала в лесу, — она словно позабыла об этом, — а о своем госпитале, расположенном в тылу соседнего корпуса, о Петербурге, о дяде, о тетке. Она, интересная, полнотелая блондинка уже не первой молодости, принялась даже кокетничать, стрелять глазами. Словом, эта прожженная бестия, видевшая всякие виды, явно торжествовала победу. И, увы, все документы, оказавшиеся при ней, вполне удостоверяли ее личность. Что же мне оставалось делать?

Арестовать ее на свою ответственность и доставить в штаб или… принести извинения за грубое обращение, за убийство собаки? Может быть, мне за собаку придется даже заплатить. Другими словами, я или должен был признать себя побежденным, или же продолжать войну на свой страх и риск. Но в этой войне у меня не было союзников!

Ведь первый, кому я буду должен доложить о случившемся, — это полковник Н., комендант штаба. Я знал вперед, как он отреагирует на мой рапорт. Обойти его, адресоваться прямо к начальнику штаба корпуса? Но все мы, штабные, отлично знали характер ген. Карликова — его флегму, желание отстраниться, умыть руки. Он не захочет лично разбираться в этом запутанном деле, он опять-таки направит меня к коменданту. В руках же этого злобного старика я, конечно, погибну!

И… я опять пожалел о том, что не послушался его совета, снова влип в это грязное дело. Но всё же в глубине моей души было глубокое убеждение в том, что я прав, что не всё в этом доме и в этом треклятом лесу чисто. И я медлил, я не хотел с позором капитулировать.

Я поднял глаза. Полька улыбнулась: из ее рта мне в зрачки блеснул золотой зуб. На левой стороне верхней челюсти.

Полька заметила, что я смотрю ей в рот; вероятно, и дрогнуло что-то в моих глазах, на моем лице. И она залилась смехом, даже в ладоши хлопнула. Потом, подняв пальцем уголок верхней губы, весело сказала мне:

— Поручик заметил это?.. О да, золотой зуб на левой стороне верхней челюсти, как раз на том месте, которое причинило вам столько неприятностей!.. Но, поручик, успокойтесь: эта золотая коронка поставлена всего два месяца тому назад… В Минске… дантистом зубоврачебного пункта Земгора. И весь наш госпиталь знает про это! — закончила она уверенно и победоносно.

Она била меня, как хотела! Мне больше не о чем было ее спрашивать — надо было как-то уносить ноги.

— Сударыня, — начал я медленно. — В таком случае мне придется…

— Да!.. — весело, с задором продолжила она. — Придется опять просить извинения. Ну что же, я — добрая, я прощу вас! — и закончила, протянув мне через стол руку. — Целуйте!

— Дядя, — затем уже по-польски обратилась она к старику. — По случаю мира следовало бы выпить. Есть у тебя вино?