Том 2. Повести и рассказы

– А уж Сашка-то тут извивается! – засмеялся Вегнер. – Осторожнее, ты меня запутал!.. Ой, Митрыч, оставь, я очень похудел!.. Бог знает, что говорит, и самым серьезным, озабоченным тоном.

– Потеха у нас… того… бывает с ними по утрам! – обратился Митрыч к Токареву. – Вечером просят будить: это, говорят, разврат – спать до полудня. Ну, я и стараюсь. Значит, стащишь Сашку с постели, он ругается, а потом вдруг вскочит и бросится немца стаскивать.

Шеметов сердито говорил:

– Нет, я, главное, не понимаю, для чего будить! Невыспавшийся человек не в состоянии работать; что же он? Будет только сидеть над книгой и клевать носом. Это все равно, что пустым ведром воду черпать!

– Гм… – Сергей задумался. – А ты полагаешь, что обыкновенно воду черпают полным ведром?

– Полным, пустым – мне все равно. Я ваших глупых пословиц вовсе не желаю знать.

– Он вообще насчет пословиц и цитат любитель, – заметил Вегнер. – Вчера вдруг провозглашает:

На свете много есть, мой друг Горацио,
Чего нехитрому уму не выдумать и ввек!

Уверяет, что это Шекспир сказал…[3]

Сергей заорал:

– Эй, вы, девицы! Скоро вы?

От пруда донесся голос Тани:

– Сейча-ас.

Но там все слышались плеск воды и смех.

Токарев кипел. Что за бесцеремонность! Она даже и не считает нужным поторопиться!.. Вообще за эту неделю у Токарева много накопилось против Тани. Приехавшая с ними из Томилинска Темпераментова была действительно невыносимо скучна, но так третировать человека, как третировала ее Таня, было положительно невозможно. Больше же всего Токарева возмущало в Тане ее невыносимое разгильдяйство, – она приехала сюда, не взяв с собою из одежды решительно ничего, – не стоит возиться, а тут без церемонии носила белье и платья Варвары Васильевны и Кати. Так же она относилась и к чужим деньгам: Токарев из своего скудного заработка в Пожарске высылал ей в Петербург денег, чтоб дать возможность кончить курсы; ни разу она не отказалась от денег, хотя могли же быть у нее хоть иногда кой-какие заработки; этою весною она вышла с курсов, ничего ему даже не написала, а деньги от него продолжала получать.

Наконец, со стороны пруда раздалось:

– Идите!.. Можно!

Барышни поднимались по тропинке. Таня сказала Токареву:

– Ну, видишь, в одно время кончила со всеми!

Он ничего не ответил и прошел мимо.

Горячее солнце играло на глади большого пруда, старые ивы на плотине свешивали ветви к воде. От берега шли мостки к купальне, обтянутой ветхою, посеревшею парусиною, но все раздевались на берегу, на лавочках под большою березою Шеметов и Сергей лениво разделись и остались сидеть на скамейке. Вегнер уж давно был в воде. Маленький и юркий, он, как рыба, нырял и плескался посредине пруда. Шеметов спросил:

– Слушай, немец, вода теплая?

– Приятная! – значительно крикнул Вегнер.

– Гм… – Шеметов взошел на мостки и попробовал ногою воду. – Да-а, «приятная»!..

Борисоглебский стоял на берегу – огромный, мускулистый и голый, обросший жесткими черными волосами, с странно щурившимися без очков глазами. Протянув руку вперед, он пел своею глубокою, рычащею октавою:

Проклятый мир!
Презренный мир!
Несчастный,
Ненавистный мне…

Ой, черт!..

Шеметов с мостков брызнул в него водою. Борисоглебский серьезно сказал:

– Ну, что за свинья! Ведь холодная она, вода-то! – Он потер себе бок и продолжал:

Несчастный,
Ненавистный мне мир!..

Сергей перемигнулся с Шеметовым и Вегнером, с невинным видом вошел в воду, – и на Митрыча полился целый дождь брызг.

– Чер-рти!! – зарычал Митрыч и ринулся на них. Вегнер и Сергей, как лягушки, бросились в воду. Шеметов перед носом Митрыча захлопнул дверь купальни и заперся на крючок. Митрыч, сильный, как медведь, плавал плохо и в воде чувствовал себя неуверенно.

– Погодите вы, черти! Выйдете на берег, я вас каждого заставлю «Проклятый мир» спеть!

Шеметов из купальни крикнул:

– Ребята! Заключим против него общий морской союз!

– Идет! – отозвался с середины пруда Сергей. – Лезь в воду, Сашка!

– Да вода, брат, холодная!

Борисоглебский на берегу пел:

Сражался я, искал я смерти,
Но остался жив…

Сергей и Вегнер тихо, стараясь не шуметь, подплывали к купальне.

– Ой, подлецы!.. Карау-ул!! – завопил вдруг в запертой купальне Шеметов под хохот других голосов. Сергей и Вегнер нырнули в купальню и обрызгали Шеметова.

– Ой!.. Погодите, мне вам что-то нужно сказать! – кричал Шеметов, а вода бурлила в купальне, и брызги взлетали высоко вверх.

Дверь хлопнула, и Шеметов бомбою вылетел на берег.

И будешь ты царицей ми-и-ира
Подруга первая моя…[4] –

рявкнул Борисоглебский и, широко расставив руки, облапил Шеметова.

Шеметов серьезным, озабоченным тоном говорил:

– Ой, Митрыч, погоди! Что мне тебе нужно сказать!.. Поосторожнее, пожалуйста, я запутался!

– Он запутался! – смеялись в купальне.

– Пой: «Проклятый мир!»

– Убирайся к черту!.. Ах ты, кутья несчастная!