Том 2. Повести и рассказы

— А сухие?

— Сухие — это воришки, жулики, фармазонщики.

— Страшно было? — спросил Костя.

— Я очень даже боялась, меня мальчишки побить грозились, потому что они сами хотели все патроны подобрать. Я очень зоркая, все в траве вижу... Мы на богаделенском кладбище прятались, в кустах между могилок. Мокрых у стенки стреляли. Они боялись очень. Еще стрельбы нет, а они уже падают. Один на коленках пополз быстро-быстро, ровно так, будто плывет... Мы потом патроны собирали, мы это из-за патронов.

Тут их опять нагнала женщина.

— Устал, верно? — спросила она у Кости. — Ты сам-то откуда?

— С Васильевского, — ответил он. Ему не хотелось врать. Да сейчас и не имело никакого значения, откуда он.

— Издалека ты забрел! Но нам теперь близко. Вот мостик переедем, а потом скоро и дом. И ты бы шел домой... Отблагодарить мне тебя нечем.

— Я знаю, — сказал Костя. — А как мне дойти до рельсов?

— Вот Люба тебя проводит. Я пока одна повезу.

Девочка повела Костю по широкой улице, совсем малолюдной. Они шли вдоль серой каменной ограды, потом вышли на другую широкую улицу, где тянулись рельсы.

— По рельсам иди, иди и иди, и придешь на Васильевский, — сказала девочка. — Иди вон в ту сторону... Я домой пойду.

— На тебе гвоздь, — сказал Костя. — Кто пристанет — бей по черепушке.

— Спасибо, — равнодушно сказала она, принимая гвоздь. — Никто не пристанет, ты за меня не бойся. — Она улыбнулась и вдруг стала очень красивой.

С угла Костя обернулся и поглядел ей вслед. Она шагала, не оглядываясь, у нее была веселая, легкая походка. Вдруг она подпрыгнула, взмахнула рукой. Что-то отделилось от руки и полетело за каменную ограду. «Это она мой гвоздь закинула, — догадался Костя. — Ну и пусть!»

Оставшись один, он почувствовал себя очень усталым и очень голодным. Его обогнал трамвай с висящими на площадке людьми. На колбасе сидели двое мальчишек, и один из них ухитрился показать ему нос. Потом трамвай остановился, не доехав до остановки, — что-то в нем сломалось. Но Костя и не собирался ехать. Он все шел, и шел, и шел к себе на Васильевский. Чтобы заглушить голод, он решил прибегнуть к древнетибетской магии. Когда он дошел до Зверинской, он вел за собой триста двадцать пять белых тигров. Здесь он отпустил их, и они побежали в зоосад.

Над мостом летел морской ветер. Деревья Петровского острова тесно стояли у самой воды, жестикулируя ветвями, будто совещались. Им очень хотелось перейти на другой берег, но они не знали, как это сделать. Маленький буксир с громким названием «Третий Интернационал» тащил по реке небольшую пристань. «На этой пристани надо написать «Люба», — подумал Костя. — Она живет и тихо плывет куда-то в своем имени, будто в этом плавучем домике... А когда она вырастет и станет называться Любовью, в какое здание она въедет?» Этого здания он представить себе не мог.

Костя сообщил тете Ане, что он опять пытался заработать миллион в поте лица и опять ничего не получилось. О Любе он почему-то не упомянул. Просто он помог одной тетеньке, но она бедная.

— Значит, ты от чистого сердца помог этой женщине?

— Нет, сначала не от чистого сердца, — признался Костя. — Понимаешь, она хитрая, но она и бедная. Когда я догадался, что она ничего не заплатит, я все равно еще вез тележку.

— Это хорошо. Это тебе зачтется, — объявила тетя Аня. — И не осуждай в душе эту женщину. Может быть, если бы она не была такой бедной, она не была бы такой хитрой.

11

Костя лег спать — и сразу проснулся. Но лег он вечером, а проснулся утром. А ему показалось, что прошел миг. Кто-то на миг окунул его с головой в мягкое, теплое безмолвие — и вот нет никакой усталости, он опять может шагать куда угодно. Тетя Аня уже вскипятила на буржуйке морковный чай и напекла овсяных лепешек. В комнате уютно пахло дымом.

Он пожелал тете Ане доброго утра и побежал умываться. Умывшись, потер ладонью голову и поднес ладонь к носу. Нет, керосином совсем не пахнет. Но вдруг еще чуть-чуть пахнет? Вернувшись в комнату, он попросил тетю Аню понюхать его голову.

— Уже ничуть не пахнет, — огорченно сказала тетя Аня. — Но ходит слух, что в Петроград идут два эшелона из Баку. Если начнется свободная продажа керосина, мы сделаем два керосиновых дня в неделю, — обнадежила она Костю.

Когда Костя скатился во двор, первым, кого он увидел, был Чепчик.

— Ну, заработал вчера? — спросил тот Костю.

— Фигу с маслом!

— И я фигу с маслом, — признался Чепчик обрадованным голосом. Ему было приятно, что не одному ему не повезло. — У меня работу шпана петербургская отбила. Стал помогать одной тетке — тут сразу двое подошли, один с финкой, другой с кастетом: «Ты откуда такой?» Ясно, пронюхали, что я с Васильевского. Ну, я-то не сдрейфил! Вынул гвоздь, одному — по зубатке раз! А другой — раз меня финкой! А я ему — раз по скуле! Тут другой меня — кастетом по чердаку! Ну, тут к ним еще восемь человек на помощь подошли и все на меня навалились. Тогда я стал отступать грудью вперед, обливаясь кровью.

— А почему у тебя никаких ран не видно? — поинтересовался Костя. — Ты сейчас должен бы в больнице лежать или даже в могиле.