Том 2. Повести и рассказы

Гильоме принял на руки легкое тело Жаклин и осторожно выбрался с ним из гондолы на лед. Он положил ее и поспешил на помощь Победителю. Оба с трудом подняли грузного большого Эриксена — он тоже был без сознания — и опустили его рядом с Жаклин.

Победитель расстегивал сумку с походной аптечкой. Взглянув искоса на Гильоме, наклонившегося над Жаклин и с тревогой смотревшего в побелевшее лицо женщины, он сказал тихо и недоуменно:

— Как же это произошло?

Гильоме выпрямился. Кровь гулко зашумела в нем; он покраснел и опустил голову.

— Не знаю, — ответил он после паузы, — я не могу понять… это впервые со мной… Это было выше меня… я потерял голову в этом проклятом тумане… Мне показалось… показалось, что самолет падает… вы понимаете… я не верил кренометру, и я взял крен… Впрочем, это не оправдание, я сознаю всю глубину… я сумею ответить за свое преступление. — Голос его начал дрожать и рваться.

Победитель шагнул к нему и положил меховую руку на плечо летчика.

— Бросьте, — произнес он властно и в то же время ласково, — бросьте это навсегда. Преступление? Вздор! Если так, то главный преступник — я, потянувший вас за собой в смертельный рейс. Ни слова больше о вине. Никто никогда не посмеет упрекнуть вас. Возьмите — дайте ей понюхать. Потом мы дадим ей глоток рома.

Он подал летчику пузырек нашатырного спирта и сам опустился на колени перед распростертым навзничь Эриксеном.

Гильоме, цепенея от боли и волнения, открыл склянку и поднес ее к лицу Жаклин. Крылья ее носа дрогнули, рот искривился, она всхлипнула, вздохнула еще раз. Ресницы с усилием разжались, и Гильоме вздохнул, увидев помутневшие зрачки, так непохожие на ясный и прозрачный взгляд своей подруги.

— Жаклин… Жаклин… крошка! — позвал он нерешительно, поддерживая ее голову.

Теплая легкая искорка мелькнула в глубине глаз. Жаклин снова всхлипнула, губы ее сложились страдальческой складкой, и Гильоме услышал хриплый шепот:

— Альфред… Что мы? Где? Ты жив, Альфред? Мне больно… мне очень больно. Я хочу домой.

Гильоме с силой отчаяния стиснул ее руку.

— Лежи, лежи, Жаклин. Спокойно! Не бойся, мы вернемся домой. Где у тебя болит? Скажи.

— Все болит, — прошептала она, опускаясь.

Гильоме быстро ощупал ее руки и ноги — они были целы. Расстегнув малицу, он исследовал спину и грудную клетку и убедился, что ребра и позвоночник тоже не пострадали. Он опять застегнул ее малицу, встал и пошел к машине, вытащил из гондолы подушку от сиденья и подложил ее под голову Жаклин.

В это время его позвал Победитель.

— Он скоро очнется, — сказал он, указывая на Эриксена, — надо сделать ему лубки. Берите нож — раскалывайте лыжу.

Гильоме взял протянутый нож, вытащил лыжу и принялся за работу. Победитель, стащив с ног Эриксена меховые сапоги и штаны, приторачивал отрезываемые летчиком куски лыжи бинтами. Эриксен, не приходя в себя, стонал.

Наложив лубки, Победитель поднялся.

— Принесите одеяло. Закутайте ему ноги, — приказал он.

Гильоме достал одеяло, и оба старательно укутали сломанные голени доктора. Победитель поддержал пошатнувшегося Гильоме.

— Дайте я перевяжу вас, — сказал он, — у вас разорвана щека.

Гильоме махнул рукой. Какая-то царапина казалась ему не стоящей внимания наряду со сломанными ногами доктора Эриксена. Он оглянулся вокруг и вдруг вскрикнул:

— А где же Штраль?

Победитель также недоуменно посмотрел кругом. Обоим стало на мгновение мучительно стыдно, что они могли забыть о механике. Гильоме первый бросился к изломанному корпусу машины и обежал его кругом.

Победитель услыхал его странно глухой и подсеченный крик:

— О, мой боже!.. Он здесь!.. Помогите…

Вальтер Штраль в момент катастрофы подымался в моторную гондолу. Падение застигло его в то мгновение, когда он по грудь втиснулся в узкое пространство между двумя моторами, и один из них, сорванный сотрясением с места, придавил всей тяжестью тело механика к другому.

Из гондолы виднелась только нижняя часть корпуса Вальтера Штраля. Ноги его, подогнутые и неподвижные, мертво лежали на фюзеляже.

— Топор, — бросил рывком Победитель бледному Гильоме.

Схватив поданный топор, он стал рубить алюминиевую оболочку гондолы и ее скрепления, пока Гильоме отгибал разрубленные листы. Наконец они увидели сине-черное лицо Штраля, налитое кровью, с выпученными безжизненными шарами белков.

Гильоме содрогнулся и закрылся рукой.

— Мотор!.. Сворачивайте мотор! — прикрикнул на него Победитель, и овладевший собою Гильоме вцепился в выступы мотора. После долгих усилий им удалось свернуть в сторону тяжелую махину металла и высвободить зажатое тело. Оно мешком съехало на лед.

— Конец, — сказал Гильоме.

Победитель опустился над Вальтером Штралем с такой же суровой заботой, как и над Эриксеном. Он взял тяжело повисшую кисть механика и нащупал пульс. Гильоме, забывший обо всем, застыл, не двигаясь.

— Пульс есть. Очень слабый. Давайте ром, — услыхал он спокойный приказ, приказ вождя, и, невольно поражаясь самообладанию и воле этого старого уставшего человека, выполнил распоряжение.