Фогараш, принадлежавший короне, наши короли имели обыкновение сдавать трансильванским воеводам в лен, а те обязаны были за это помогать королю в его войнах против турок. Да, в старину государство совсем по-другому было устроено, чем сейчас! Тогда сила государства проявлялась в том, как много оно могло дать; ныне же оно считает за доблесть как можно больше взять.
Какой из этих двух принципов лучше — решить трудно. Потому что и тогда люди ругали государство, и теперь они делают то же самое.
Так вот Михай Силади гостил в начале осени в фогарашском замке воеводы, отправляясь отсюда время от времени поохотиться на коз в близлежащие, покрытые вечными снегами горы, красоты которых на изящном латинском языке описал сопровождавший его дьяк Балтазар. Да, дивный это был край, богатый птицей и форелью. Дикие свиньи стадами спускались с гор на поля, так что их иногда набивали целыми грудами, а за газелями господа карабкались по горам, до самого Strungu dracului (Чертова ущелья), что лежит на северном склоне горы Негой.
Дичи всякой тут было великое множество: из зарослей голубики, покрывающих подножье гор, нет-нет да и выберется, хрустя кустарником, бурый медведь; на луговые родники приходят попить ключевой водицы доверчивые косули; в густолистых лесах водятся глухари и цесарки; а высоко в небе над ними с криком кружит белоголовый гриф.
Затем наступали дни, когда охотничий рог умолкал, разбредались по домам загонщики, перепуганные звери могли отдышаться в своих лесных логовах или на заснеженных склонах, а дикие серны могли снова спокойно разглядывать себя в зеркальных водах Гризовского и иных горных озер. В эти дни воевода Трансильванский разнообразия ради устраивал в своем замке великие празднества в честь Силади, — ведь именно Силади suae aetatis oraculum fuit[37].
И не только потому, что приходился дядей юному королю и помог ему овладеть короной, но и потому, что был облечен высшей властью в стране. Одна-единственная его сентенция стала «крылатой», но какая! «Справедливость — прекрасная вещь, но сильному она без надобности». Силади и в самом деле не очень-то стремился прослыть справедливым, но, в общем, он был неплохой человек: веселый, мягкосердечный, хотя и весьма вспыльчивый. Судя по его распоряжениям, это был упрямый и напористый, тщеславный, честолюбивый, но вместе с тем и умный государственный деятель. За развлечениями Силади никогда не забывал о политике. С раннего утра, прослушав мессу, которую для него служил отец Амброзиус, регент начинал принимать просителей и депутации, выслушивал гонцов, приезжавших с донесениями из Буды, и отсылал их обратно с приказами, распоряжениями. В то время управление государством еще не сводилось к скучному подписыванию бумажек, и среди печальных и неприятных дел нет-нет да и встречался какой-нибудь веселый эпизод. Вот таким веселым эпизодом был и этот — когда дворецкий Бенедек Шандор доложил регенту, что к нему прибыла делегация женщин.
— Каких женщин? — спросил правитель.
— Из Селища, — отвечал дворецкий.
— Где оно находится, это Селище?
— Моя вотчина, — отозвался «молодой» Дёрдь Доли, незадолго перед тем назначенный себенским губернатором. С ног до головы в глубоком трауре по скончавшемуся на троицын день отцу, он стоял теперь поодаль, в толпе других вельмож.
— Проведите их сюда, — распорядился регент. — Мы охотно выслушаем их хотя бы потому, что они — крепостные нашего Доци.
В залу вошло десять — двенадцать крепких, плечистых, крутобедрых, по-праздничному одетых румынок, в искусно вышитых блузках, в высоких кокошниках, на которых позвякивал стеклянный бисер. Они не были ни очень красивыми, ни молодыми, но, как выразился Пал Банфи, «в худое время и они сошли бы».
Одна из женщин, по-видимому самая старшая из всех, по прозванию Марьюнка, смело подошла к правителю и, упав перед ним на колени, быстро-быстро затараторила по-румынски, будто просо из дырявого мешка высыпала.
Регент, скрестив руки на груди, сначала терпеливо слушал ее, переступая с одной ноги на другую, а затем все же не выдержал и приказал дворецкому:
— Да остановите же ее! И спросите, что они нам принесли.
В те времена существовал такой обычай: каждая депутация всегда приносила что-нибудь в подарок. Конечно, такому большому барину, как Силади, можно было подарить лишь какую-нибудь особенную диковинку: ягненка о двух головах, найденную в земле старинную посудину, монету или невиданный початок кукурузы, поразивший своей величиной всю округу, — словом, какую-нибудь милую безделицу.
— Встань, бестолковая корова! И смотри, больше ни звука, — рявкнул на Марьюнку дворецкий, а затем, повернувшись к регенту, пояснил:
— Ничего они не принесли. Наоборот, у вас просить пришли.
— А что именно?
— Чтобы вы, ваше высочество, дали им мужиков.
— Да они что, с ума посходили? — сердито прикрикнул правитель.