Том 2. Повести

— Куда там! Да в Париже и нет такого портного. Все лишь ловкая выдумка, комедия! Правда лишь то, что коробка действительно была коробкой. Но в конце концов, — проговорил он, с неожиданным высокомерием запрокинув голову, — у нас такой обычай, а обычаи, мой дорогой, несомненно, достойны всяческого почитания. Что за важность, чьим достоянием они являются? Хоть они и не наши, но, уж во всяком случае, имеют право на жизнь. Блеск, помпа, оживление и суета, тонкость и изящество, непринужденность и добродушие, всевозможные барские причуды, лошади, серебро, старинные гербы, благородство манер — это принадлежит всем нам. Только все это распылено, разрознено, и если мы по какому-либо поводу искусственно собираем все воедино, — кому до этого дело, не правда ли?.. Однако мы уже приехали. Куда прикажешь подвезти тебя?

Я остановился в том же трактире, что и вчера, и, прежде чем ехать домой, зашел поутру к директору Ссудного банка, господину Шамуэлю Кубани, чтобы отдать ему сверток, доверенный мне Эндре.

Передо мной был низенький горбун. Я ему представился на что он ответил приторной улыбкой и тут же, желая угостить меня, вытащил из кармана портсигар, крышку которого украшала эмалевая пчела — символ бережливости. Эта пчела показалась мне такой странной после множества портсигаров с грифами, орлами, сернами, львами, разными другими гербами… Пчела? В Шароше? Что нужно здесь назойливой пчеле?

Я передал сверток, сказав, что его посылает господин Чапицкий-младший.

Господин Кубани развернул бумагу и извлек из нее футляр. Приоткрыв его, горбун заглянул внутрь.

— А, изумрудное колье! — И он потер руки. — Изумрудное колье, — повторил он и передал его служащему, сидевшему за барьером.

Я попросил вернуть мне расписку.

— Да-да-да, — пропел он. — Господин Браник, отыщите расписку, а колье далеко не прячьте… После обеда его опять возьмут. — Он снова потер руки и с удовольствием взял понюшку из табакерки, на крышечке которой красовалась та же бережливая пчела. — Завтра в Ластове венчается мадемуазель Винкоци.

1897

КРАСАВИЦЫ СЕЛИЩАНКИ

Перевод Г. Лейбутина

ГЛАВА I Склады в Фогараше

В современном «перечне населенных пунктов» Селищу отведено целых две строчки: «Селище, Селищенского уезда, Себенского комитата, 3750 жителей, 1064 двора, уездный суд в селе, комит. суд в г. Надь-Себене, ж.-д., почта, телеграф, сберег. касса».

Четыре с половиной века тому назад, во времена регентства Михая Силади *, про Селище не удалось бы написать так много: не было в нем ни такого количества жителей, ни железной дороги, ни телеграфа, ни сберегательной кассы, ни почты. Однако нынешний справочник не упоминает ни единым словом о том, чего когда-то недоставало селу. Умалчивает «Перечень» также и о самом ценном, чем богато и знаменито Селище.

В те годы губернатором себенским был старый Михай Доци, — в свое время комендант крепости и ярый приверженец Яноша Хуняди *, — который уже и после того, как получил в управление пограничное графство, продолжал верой и правдой служить своему покровителю, со всей округи и со своих окрестных владений набирая ему в солдаты жилистых, рослых румынских парней. Яношу Хуняди лишь заикнуться стоило: «Еще тысячу человек, Михай!» — и Доци тотчас же выставлял тысячу солдат. «Еще тысячу, Михай!» — и Доци велел хватать подряд всех, даже малых ребятишек, чтобы только набрать и отправить Хуняди требуемую тысячу. А все потому, что папа римский жаждал крови, много, много крови! Ведь не кто иной, как его святейшество, раздувал пожар войн, а за каждую бочку турецкой крови приходилось пролить не меньше полбочки христианской. Но папа считал, что это выгодная для бога сделка. Каково было на этот счет мнение самого господа бога, про то я не ведаю. Одно только достоверно, что, и пролив целое море крови, львиная доля которой принадлежала венграм, папа римский все равно не достиг ничего путного, если не считать, что с тех пор, по его распоряжению, на всех христианских колокольнях мира ежедневно в полдень звонят в колокола в память о победе под Надорфейерваром *. Потому что исход битвы решился именно к тому часу, когда солнечный диск достиг середины небосвода. О господи, как дорого встал нам, венграм, этот колокольный звон и как ничтожно мало прибавил он к нашей славе! Ведь разве знает кто-нибудь теперь в чужих краях (да и у нас-то в Венгрии, в какой-нибудь маленькой деревушке), что когда в полдень загудит печально большой колокол — это венгерская душа рыдает и плачет по своим не вернувшимся с поля брани предкам?

Нет, в самом деле, не так-то уж много очевидной для всех пользы принесли эти войны. О пользе незримой я ничего, конечно, сказать не могу, по той причине, что она составляет тайну господню. Ведь вот, к примеру, и этого случая, о котором я вам хочу сейчас поведать, тоже не было бы, не будь этих самых войн.

Однако я должен начать с того, как ранней осенью 1458 года регент Михай Силади в сопровождении блестящей свиты наведался в Фогараш — погостить у трансильванского воеводы.